8.1. Понятие материи в его историческом развитии
В определении
понятия материи и в трактовке ее строения за последнее столетие произошли
существенные изменения, обусловленные прогрессом естествознания. Повседневное сознание
и значительная часть философских учений еще не успели освоиться с этими
изменениями; поэтому мы рекомендуем отнестись к данной теме с особенным вниманием.
Лат. materia обычно переводят как вещество. Но само это слово в латинском
языке происходит от выражения mater rerum
– мать вещей; это не то же, что вещество, как субстанция самих вещей, т. е.
тел. Уже в раннем материализме
Демокрита (V в. до н. э.) материя трактуется как состоящая не только
из атомов, т. е. – элементов вещества, но также из пустоты; последнюю
сейчас назвали бы именно «физический вакуум». И в древнем учении индийского
джайнизма, материя (пудгала) состоит
не только из атомов, но также из пространства и времени. Наконец, современная физика
тоже не сводит материю к «вещам» (телам), но включает в нее силовые поля
(излучение) и физический вакуум (пустота Демокрита, пространство джайнистов).
Одна из
оппозиций ОВФ именно «материя – сознание». Поэтому «рамочно» материя понимается
в философии как бессознательное начало бытия. Обычно материя признается также
неодушевленной и неживой; однако некоторые мыслители считали ее изначально
живой и одушевленной. В древности это были, напр., Фалес и стоики, в Новое
время – Спиноза, Лейбниц и др. Заметна подобная склонность и в русской
религиозной философии «серебряного века». Такие воззрения называют гилозоизм (от греч. hýlē – материя, сырье, и zōon
– живое существо), или панпсихизм (от греч. pan
– всё и psyche – душа).
Мировоззренческие
направления различаются не только признанием генетической первичности или
вторичности материи. Субъективные идеалисты считают понятие материи пустой иллюзией:
ведь они не признают ничего реального за пределами ощущений. Главный пафос
учения Дж. Беркли, как систематизатора субъективного идеализма, состоял именно
в попытке доказать, что материи не существует. Объективные идеалисты обычно признают
объективное существование материи, наряду с духом. Но при этом они считают
материю пассивной, т. е. не способной самостоятельно вырабатывать формы
своего бытия. По их мнению, материя может только принимать формы, задаваемые ей
духом. Так, Аристотель представляет материю (hýlē) как чистую потенцию без собственной формы.
Дуалисты и
метафизические материалисты признают активность материи. В частности, Б.
Спиноза полагал, что материя суть causa
sui – лат. «причина самой себя». Но эти
философы ограничивают активность материи, не допуская порождения ею сознания,
как чего-то принципиально отличного от материи. Причем дуалисты полагают, что сознание
существует независимо от материи, а метафизические материалисты трактуют сознание
как одну из форм бытия самой материи. Диалектический материализм считает, что
материя творчески не ограничена, и в т. ч. – что она порождает сознание не
как свою очередную форму бытия, а как собственную
противоположность, не-материю.
Но в своем
историческом развитии понятие материи следовало за прогрессом естествознания; а
мы уже отмечали, что до начала XX в. этот прогресс шел, главным образом, в
русле метафизики. Поэтому господствующие в философии представления о материи
также долго оставались в рамках метафизического материализма. В их эволюции можно
выделить четыре ступени: представления субстратные, субстанциальные,
атрибутивные и, наконец, категориальные определения материи. Из них только
последняя ступень отражает диалектический стиль мышления. В рамках этого пункта
мы рассмотрим лишь три предварительные ступени, четвертую – в новом пункте.
Наиболее ранней
формой были субстратные представления
о материи. Напомним: лат. substratum
означает подстилка, подкладка, основа. За такую основу (первоматерию) тут
принималось одно из веществ в окружающей нас природе, или – некоторый набор
таких веществ. В Греции VI–V вв. до н. э. на эту роль «назначались» вода или
влага (Фалес), огонь (Гераклит), воздух (Анаксимен). Иногда – все они вместе, с
добавлением земли (Эмпедокл и др.); а древние китайцы добавляли сюда еще дерево
или медь. Аристотель добавлял также эфир, заполняющий, якобы, подлунное
пространство; впрочем, ни он, ни Эмпедокл не были последовательными
материалистами.
Многие моменты
таких учений возникли еще в дофилософскую эпоху, и в целом субстратные представления
о материи отражают не завершившийся переход мысли «от Мифа к Логосу». Вряд ли
сами философы того времени понимали их буквально. Фалес скорее имел в виду, что
первоматерия подобна воде, с ее всеобщей
распространенностью, с ее способностью принимать разные агрегатные состояния –
твердое, жидкое и газообразное; а также – по отсутствию специфических
признаков, поскольку вода не имеет цвета, вкуса, запаха и т. д. А Гераклит
в образе огня хотел подчеркнуть сменяемость форм бытия материи. «Все, – писал он, – обменивается на огонь, и огонь – на все, подобно тому
как золото (обменивается) на товары, а товары – на золото».
Уже в V вв. до н. э.
некоторые философы обратились к логически более совершенным субстанциальным представлениям о материи
(напомним, лат. substantia означает
сущность). На этом уровне материя понимается как бескачественное начало, порождающее все качественно определенные
вещества. Например, Анаксимандр
считал первоматерией т. н. апéйрон. Это слово буквально означает беспредельное, и не только в смысле
заполнения всего пространства, но и в смысле отсутствия качественной границы. Иногда
в том же ключе трактуют дао, понятие древнекитайской
философии, представляя это дао как порождающую пустоту. Воззрения такого типа
перекликаются с современным представлением о физическом вакууме, как о «первой субстанции»
нашей Вселенной. Однако современная наука допускает вселенные иной природы, т. е.
не считает физический вакуум (дао, апейрон) абсолютной первоматерией. Мы уже
отмечали, что эта субстанция обладает известными свойствами, следовательно,
имеет определенное качество, и уже поэтому не могла бы считаться первоматерией
всего бесконечного и беспредельного мироздания
В учении Демокрита роль «первой субстанции» играл
набор бескачественных атомов, которые различаются только формой, размерами и
положением в пространстве. Атомарная идея плодотворно работала в науке на
протяжении более двух тысяч лет, на ней еще в XIX в. зиждились основы научной
химии. Но уже в XVII–XVIII вв. выяснилось, что атомы химических элементов
качественно многообразны, а это не соответствует понятию первоматерии. К 1790
г. (во многом благодаря деятельности великого химика А. Лавуазье) было
известно уже 33 химических элемента, и ожидалось открытие других элементов.
Поэтому в
философии тогда на первый план вышли атрибутивные
определения материи, которые отличают ее от не-материи по неким необходимым свойствам (атрибутам). При этом
дуалисты, напр. Р. Декарт и Б. Спиноза, выдвигали на первый план геометрические атрибуты тел –
протяженность, делимость и способность иметь фигуру. А по мнению Т. Гоббса,
П. Гольбаха и других материалистов данной эпохи, атрибутами материи
являются механические свойства тел –
протяженность, тяжесть (масса) и непроницаемость. В обоих случаях, свойства
материи впервые четко противопоставляются свойствам сознания (чего требует от
ученого грамотный философский подход). Ведь мысль, как нечто не материальное,
нельзя взвесить или пощупать, ее не измеришь линейкой, она не имеет
пространственной фигуры, и ей нельзя приписать физическую непроницаемость.
К тому же, определение
Гоббса-Гольбаха научно корректно описывает как вещество. Современная физика тоже связывает понятие вещества (в
отличие от излучения) с протяженностью, с наличием локализованной массы покоя, и
со способностью сопротивляться проникновению внутрь (которая сейчас отражается
в понятии корпускулярности). Казалось бы, тем самым в XVIII в. достигнуто,
наконец, подлинно научное определение материи. Но, по словам Гегеля, «сознание
вечно портит себе ограниченное удовлетворение».
В этой концепции
утвердилось (в связи с господством ограниченного механистического сознания)
отождествление материи с веществом, как субстанцией только тел. «Первая материя
есть, таким образом, тело вообще… каким оно представляется нам, когда и
поскольку мы абстрагируемся от его формы и акциденций...», – писал Т. Гоббс. О
не телесных формах бытия материи физика тогда еще не знала, хотя для философии
это издавна был «не секрет». Но развитие науки не останавливалось, и уже в
следующем столетии была осознана недостаточность атрибутивного определения
материи.
8.2. СОВРЕМЕННЫЕ
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О МАТЕРИИ
В середине XIX
в. марксизм ввел представление о практике,
как материальной основе общественной жизни людей, т. е. – еще одной форме
бытия материи, наряду с природой. Во второй половине того же столетия, с развитием
электродинамики (М. Фарадей, Дж. Максвелл, Г. Герц и др.), были
открыты физические поля. Оказалось,
что электромагнитное излучение (в т. ч., видимый свет) является самостоятельным
носителем энергии и импульса, и может перемещаться в пространстве, даже если
его источник давно угас. Но излучению и практике нельзя приписать механические
«атрибуты материи» – определенную протяженность (пространственные границы), фигуру,
непроницаемость, локализованную массу. И в последние десятилетия XIX в. термин
«материя» фактически меняет смысл: под ним понимается уже не только вещество,
но также волновые поля, а в марксистской философии – также практика.
В конце XIX –
начале XX вв. развернулась Новейшая революция в естествознании. Она нанесла
решающий удар по всем старым, метафизическим представлениям о материи. В
частности, была доказана разложимость атомов химического элемента, обнаружились
взаимный переход массы и энергии, зависимость размеров и массы тела от его
скорости. Таким образом, в науке не осталось места для неизменных субстанций
или вечных, якобы, атрибутов материи.
Вследствие этого,
в начале XX в. распространился т. н. физический идеализм. Его
представители утверждали, что «материя исчезла», а на ее месте остались, якобы,
только движение или только формулы. Обобщая эти тенденции, известный физик Вернер
Гейзенберг писал в своей книге «Физика и философия» (1959): «В современной
квантовой теории вряд ли можно сомневаться в том, что элементарные частицы в
конечном счете суть математические формы, только гораздо более сложной и абстрактной
природы».
Критикуя (еще в 1909
г.) подобные учения в своей книге
«Материализм и эмпириокритицизм», В.И. Ленин пришел к справедливому выводу:
«не материя исчезла – исчезли только те пределы,
в которых мы до сих пор знали материю». При этом он заключил, что новейшая физика
«в муках рождает диалектику». Как показало дальнейшее, со вторым заключением
Ленин поспешил. Современная ему физика родила еще не диалектику, а философский
релятивизм (чему пример и приведенная цитата из Гейзенберга). Так и должно было
случиться, по самим законам диалектики: ведь от тезиса нет прямого пути к
синтезу. Плоский, линейный метафизический стиль мышления старой физики, выступавший
в данном случае как тезис, закономерно сменился стилем релятивистским, тоже линейным
и плоским.
Не совсем
удалась и предпринятая Лениным попытка диалектического определения материи. В упомянутой
книге оно представлено так: «Материя есть философская категория для обозначения
объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая
копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя
независимо от них»[1]. Как видим, в этой
формулировке Ленин противопоставляет материю ощущению, а не сознанию, что при строгом подходе неверно. Ощущения
есть и у животных, существ не одухотворенных.
Другой
недостаток этого определения в том, что материя в нем трактуется, без оговорок, как доступная ощущению. «Материя
есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение; материя есть
объективная реальность, данная нам в ощущении»; «Понятие материи ничего иного,
кроме объективной реальности, данной нам в ощущении, не выражает», – писал
Ленин в других частях той же книги [2].
А подобная трактовка материи свойственна и представителям метафизических
доктрин.
В частности,
П. Гольбах полагал, что «по отношению к нам материя вообще есть все то,
что воздействует каким-нибудь образом на наши чувства». Идеалист
Ж.-Ж. Руссо писал: «Все, что я сознаю вне себя и что действует на мои органы
чувств, я называю материей». Позитивист Дж.Ст. Милль определял материю как
«постоянную возможность ощущений». Сходное определение материи предлагал и
первый русский марксист Г.В. Плеханов. В книге «Критика наших критиков» (1906) он
писал: «В противоположность “духу”, “материей” называется то, что, действуя на
наши органы чувств, вызывает в нас те или другие ощущения». Сам Ленин отмечал,
что Плеханов не понимает диалектики; тут мы видим этому одно из подтверждений.
Между тем, уже
многие античные философы сознавали, что исходная субстанция не может
восприниматься в ощущении, поскольку не имеет качественной определенности. И
еще в XI в. великий византийский философ М. Пселл разъяснял: «Материя
есть, если так можно выразиться, вещь нематериальная, ибо она скрыта от
чувственного восприятия и доступна лишь мысли». Плеханов тоже оговаривался (в
статье «Трусливый идеализм»), что материя (лишь) «при известных
обстоятельствах, может действовать на наши внешние чувства». Возможно, что-то
подобное имел в виду и Ленин. Однако наука строится на логическом выводе, в ней
нет места для того, что лишь подразумевается, но не полностью выражено в речи.
Излучение еще
можно, «при известных обстоятельствах», воспринимать чувствами. Но во второй
половине XX в. научные представления о материи пополнились включением в ее
состав физического вакуума. Не случайно эта субстанция называется vacuum – лат. пустота: она действительно
«пуста» для нашего чувственного восприятия. Данная форма
бытия не вписывается в ленинское определение материи уже ни при каких
допущениях; но сами представления о физическом вакууме при жизни Ленина были
еще не развиты.
Тем не менее,
Ленин действительно заложил основу для четвертого, категориальным уровня определения материи. Мы предлагаем, с учетом
сделанных замечаний, свой его вариант: Материя
есть философская категория для обозначения объективной реальности, способной
существовать независимо от сознания, и в принципе доступной ощущению. В
этой формулировке выделяются четыре существенных момента, которые мы далее
поясним.
Во-первых, слово «категория» означает, что
материя не есть какая-то наличная сущность, пусть даже общего характера (каков,
напр., физический вакуум). Материя – только собирательное понятие, которое
обнимает разнородные, качественно несводимые явления. Так, понятие «лес»
объединяет разнообразные деревья, но ни одно дерево в лесу не есть лес. Так же
ни одна форма бытия материи не есть материя как таковая. А формы эти могут быть
несовместимы, как напр. частицы вещества и антивещества, или даже – физически
не родственны, как тела нашей Вселенной и объекты множества других вселенных,
допускаемых современной космологией.
Во-вторых, материя не случайно трактуется именно
как философская категория. Этим
подчеркивается, что понятие материи не ограничено представлениями о физических
либо иных конкретных свойствах явлений. Как отмечал сам Ленин, единственное
всеобщее свойство материи – быть
объективной реальностью [3]. Это
значит, что материя в ее основных проявлениях существует вне сознания, человеческого или иного.
В-третьих, в определении сказано, что материя способна (т. е. может) существовать независимо от сознания. Так существуют космическое излучение, Земля
и другие планеты, Солнце и другие звезды, наконец – физический вакуум. Но текст,
который вы сейчас читаете, тоже материален, т. е. он существует
объективно, вне сознания, в виде
материальных знаков на бумажном, магнитном или ином вещественном носителе.
Однако без человеческого сознания он
не мог бы ни появиться, ни существовать и воздействовать, как текст.
То же относится
ко всем предметам материальной культуры, т. н. артефактам. А в наше время
человек умеет создавать уже не только отдельные небывалые предметы, но и новые
формы материи, напр. необычные химические соединения, или такие химические
элементы из таблицы Менделеева, которые практически не встречаются в природе без
действия человека, или информационные поля интернета, и т. д. Таким
образом, материя хотя и может, но «не
обязана» существовать всегда независимо от сознания.
Иногда
возражают: текст, хлеб, стол, одежда, машины и т. д. – не материя как таковая,
а только частные формы ее обнаружения; пусть они порой зависят от сознания, но
материя как таковая всегда-де существует независимо от сознания. Напомним,
однако, что реально существуют только конкретные формы бытия материи, а материя
как таковая – это категория рассудка, и нет смысла говорить о ее существовании
независимо от сознания.
Да и в
рассматриваемом определении речь идет о существовании (независимо от сознания)
не «материи как таковой», а объективной
реальности. Утверждать, что она всегда не зависит от сознания, было бы
путаницей. Повторим, что от него принципиально зависит вся наша материальная
культура. И сам Ленин писал: «Сознание человека не только познаёт объективный
мир, но и творит его».
Четвертый элемент нашего определения – что материя в принципе доступна ощущению. И снова: это не означает, что все формы бытия материи воспринимаемы
нашими ощущениями или приборами. Не воспринимаются ими не только материя как
понятие, но и общие субстанции вселенского уровня, в частности, тот же
физический вакуум. Поскольку все тела в нашей Вселенной и мы сами являемся порождением
этой субстанции, она для нас выступает как нечто бескачественное, т. е. ни
от чего не отличается, и потому и не может восприниматься отдельно от конкретных
явлений.
Вместе с тем, всякая
субстанция подчиняется диалектическому принципу единства и борьбы
противоположностей. Следовательно, она делится на части, которые обладают
качественной особенностью, и поэтому действуют друг на друга. В том числе, они могут
действовать на наши органы чувств. Физический вакуум тоже является бескачественным
лишь относительно порожденных им предметов нашей Вселенной. Вообще же он
характеризуется, как мы уже не раз отмечали, набором известных науке конкретных
свойств – т. н. фундаментальных физических констант. – Таким образом, не
может быть материи без проявлений, в
принципе доступных чувственному восприятию. Можно сказать, что в этом смысле Ленин прав, говоря о
данности материи ощущению; но сам он этого смысла не разъяснял, да и вряд ли
имел в виду.
Одной их характерных черт
метафизических представлений о материи является допущение либо некой неизменной
первоматерии, либо всеобщих свойств материи в целом. С точки зрения диалектики,
материя существует только в конкретных, бесконечно многообразных формах ее
бытия. Так, сейчас уже известно, что она реализуется во множестве экзотических
форм, таких напр., как вырожденный электронный газ, нейтронное вещество,
кварк-глюонная жидкость и т. д. Широко распространена в мире т. н.
плазма – ионизированное состояние вещества. Ученые прошлых веков удивились бы,
узнав, что на долю трех традиционных агрегатных состояний вещества приходится
не более 0,01% массы Вселенной.
Категориальное
определение материи имеет еще один аспект, неожиданный для обыденного рассудка,
и тоже еще не учтенный в ленинской формулировке. А именно: оно фактически
включает в себя понятие движения. Об
этом понятии и пойдет речь далее.
8.3. Движение и материя
Движение – одно
из наиболее общих понятий науки, а такие понятия трудно поддаются определению. Эта
проблема волновала еще Аристотеля, и долго не имела общепризнанного решения. В XVII в. Джон Локк
писал: «Движение настолько хорошо известно зрительно и на ощупь, что тщетно
было бы пытаться дать словами более ясную идею о нем». Но это, конечно, не
решение проблемы, а уклонение от него. В современных учебниках встречается
трактовка движения как смены состояний
любого предмета. В принципе, с ним можно согласиться; но оно не является прямым
научным определением (дефиницией) данной категории, т. к. тут еще требуется
пояснить понятие состояния.
Стремясь к такой
дефиниции, отечественные авторы зачастую, вслед за Ф. Энгельсом,
определяют движение как всякое изменение.
Сам Энгельс при этом имел в виду, что движение в философском смысле слова не
сводится к механическому перемещению, а включает также качественные
преобразования; и что оно имеет ряд форм, эволюционную классификацию которых сам
Энгельс и предложил (см. ниже). Прежде действительно господствовали
механистические представления, сводящие движение к «переходу с места на место»
(П. Гассенди, Д. Локк и др.) Таким образом, Энгельс сделал шаг в
правильном направлении.
Тем не менее,
такая дефиниция неудачна. В ней совпадают понятия «движение» и «изменение», что
и само по себе нелепо и может привести к путанице. Если термины «изменение» и «движение»
впрямь тождественны, от одного из них в науке следовало бы отказаться. Однако
сделать это без потерь не удается; а ныне выяснилось, что и не требуется.
Напомним: синергетика Пригожина-Хакена, развившаяся в последние десятилетия XX
в., показала, что вместе с изменением действительности изменяются и возможности
(подробнее см. п. 7.1). Но изменение возможностей не называют движением.
Поэтому сейчас
мы можем дать понятию движения стандартную научную дефиницию через ближайший
род и видовое отличие: движение есть
всякое изменение в действительном бытии (в отличие от
изменения возможностей). Заметим, что возможности изменяются только во времени,
а движение всегда представляет собой изменение в пространстве со временем. Если же мы определяем движение как смену состояний предмета, то «состояние»
надо понимать именно как характеристику действительного (наличного) бытия
предмета. Тем самым движение в общем виде отличается, с одной стороны, от его
частной механической формы, с другой стороны – от еще более общей категории «изменение».
Идеалисты,
дуалисты, вообще все философы метафизического направления полагают, что материя
может существовать без движения. В
частности, Б. Спиноза считал движение не атрибутом, а только акциденцией
(необязательным свойством) своей всеобщей «божественной» субстанции. Д. Локк
писал, что «материя... не обладает способностью произвести в себе движение». Встречается
и обратная крайность: т. н. энергетизм, признающий только движение без материи.
В начале XX в. это релятивистское воззрение разделяли т. н. физические
идеалисты, напр. видный физикохимик В. Оствальд. Но и тогда против
подобных взглядов возражали многие другие физики, напр. – родоначальник
квантовой теории Макс Планк, в дальнейшем – также А. Эйнштейн.
Диалектика
всегда утверждала неразрывность
движения и материи. Образ материи в учении Гераклита – огонь, который существует
только в движении. Гегель писал: «Точно так же, как нет движения без материи,
не существует материи без движения». Благодаря здравому смыслу и успехам
естествознания, эта идея пробивалась в науку и помимо диалектической традиции. Уже
в XVII в. немецкий философ-мистик Якоб Бёме ввел понятие «мука
материи», имея в виду ее неизбывное творческое беспокойство, т. е. – постоянное
внутреннее движение. А в материалистической философии XVIII в. идея неразрывности
материи и движения обрела даже общее признание, благодаря прогрессу механики. Ведь
к тому времени Галилей и Ньютон уже показали, что скорости тел зависят от
системы отсчета, а потому покой может быть только относительным.
Но такое
признание неразрывности материи и движения остается еще неполным. Ф. Энгельс
писал: «Природа находится в вечном движении; это знали и тогда (в XVIII веке. –
В. С.) Но по тогдашнему представлению, это движение столь же вечно
вращалось в одном и том же круге и таким образом оставалось, собственно, на том
же месте: оно всегда приводило к одним и тем же последствиям». Кроме того, принцип
относительности движения по Галилею побуждает заключить, что покой и движение одинаково относительны. Тем самым
движение как бы утрачивает фундаментальную роль в бытии материи.
Даже А. Эйнштейн,
уже во втором десятилетии XX в., пытался доказать т. н. общий принцип
относительности, согласно которому не только скорости, но и ускорения можно,
якобы, «обнулить» подходящим выбором системы отсчета. Доказать это ему не
удалось, но такая попытка не была случайной. В противоположность подобным воззрениям,
еще не свободным от механицизма, диалектика полагает, что покой относителен, а движение абсолютно.
Ведь борьба противоположностей, этот глубинный источник движения, не может
прекратиться нигде и никогда.
Абсолютность
движения отчасти, для макроскопических тел, доказывает уже классическая
механика. Сам И. Ньютон сознавал (и показывал в знаменитом опыте с ведром,
подвешенным на закрученной веревке), что основные характеристики вращательного
движения тел не зависят от системы отсчета. Теория относительности вносит здесь
некоторые коррективы, но не принципиальные. А вращение есть вид колебания, т. е.
– подвид ускоренного движения, и само колебание – вид внутреннего движения в
телах. Даже в кристаллическом теле постоянно происходят колебания атомов. Тем
более, в организмах постоянно совершаются внутренние колебания и движение
веществ, которые не уничтожаются никаким выбором системы отсчета. Таким
образом, все эти важнейшие и неустранимые движения в механическом смысле
абсолютны.
Правда, тут еще
остается сомнение относительно элементарных объектов, напр. – простейших
микрочастиц, вроде электрона, не содержащих в себе даже кварков. Ведь они лишены
внутренней структуры, и поэтому, казалось бы, непричастны к подобному «абсолютному»
движению. Но квантовая механика решила этот вопрос в том же диалектическом ключе.
Из принципа неопределенности В. Гейзенберга вытекает, что квантовый объект не утрачивает
механической подвижности ни в какой системе отсчета. Если, допустим, вы летите
рядом с электроном с той же скоростью и в том же направлении, он вовсе не
покоится относительно вас, а совершает вихреобразные движения вокруг точки
относительного покоя, именуемые спином.
Между прочим, еще Эпикур (VI–III в. до н. э.) считал, что атомы
(по-современному, элементарные частицы) постоянно «трясутся», как пылинки в
луче света, т. е. – никогда не находятся в покое.
Согласно тому же
принципу неопределенности (в другой форме его записи), даже в пустом
пространстве, где нет никаких тел или действия каких-либо внешних силовых
полей, постоянно происходят т. н. нулевые флуктуации энергии и напряженности
полей любой природы. При этом постоянно возникают и исчезают виртуальные
частицы, живущие планковское время. Следовательно, никогда не покоится даже
сама пустота. По сути же, абсолютной пустоты нет вообще. Даже «чистый» физический
вакуум пуст лишь постольку, поскольку в нем отсутствуют ставшие предметы и процессы, тогда как становление обнаруживается повсюду и всегда, в виде нулевых
флуктуаций и виртуальных частиц.
Еще одно
сомнение в абсолютности движения порой связывают с тем, что физический вакуум,
как всеобщая среда движения в нашей Вселенной, обладает свойством «инвариантного
покоя». То есть, он покоится в любой механической системе отсчета, хотя эти
системы могут двигаться относительно друг друга с любыми скоростями, вплоть до
субсветовых. Именно поэтому свет, двигаясь в вакууме, сохраняет во всех
системах отсчета одинаковую скорость относительно наблюдателей и окружающих их
предметов.
Но, во-первых,
это «покой» специфический: он не отличается от совокупности всех движений, а
«покоится» тут ничто. Просто на этом уровне еще не сформировался
сам феномен механического движения (в его отличии от покоя): он полностью
формируется только с выделением корпускул, имеющих т. н. массу покоя. Во
вторых, нельзя исключить даже механическое движение нашей Вселенной как целого в
каком-то внешнем пространстве, сейчас недоступном нашему восприятию. Наконец,
нулевые флуктуации полей и вездесущность виртуальных частиц не оставляют
сомнений во внутренней подвижности физического вакуума. Таким образом,
современная наука полностью доказала старый тезис диалектики «покой
относителен, а движение абсолютно».
Причем такая
связь материи и движения глубже, чем связь предмета и его свойства. Выдающиеся
философы осознали это задолго до появления квантовой физики. В учении Гераклита
образом материи выступает огонь, а
это не просто движущееся вещество: огонь
существует именно как движение
вещества (выход продуктов горения), т. е. – как единство вещества и движения. А в начале XVIII в. английский
философ Д. Толанд заключил, что движение – это не просто свойство материи:
«…движение есть не что иное, как материя с известной точки зрения, хотя оно и
не исчерпывает вполне всего понятия материи, как не исчерпывает его и
протяжение». Там, где Толанд говорит «протяжение», сейчас мы бы поставили
«вещество», т. е. совокупность тел (которые обязательно имеют протяженность).
Напомним, что
повод к такому заключению дает уже классическая механика, при ее достаточно
глубоком осмыслении. И французские материалисты XVIII в. Ж.О. де Ламетри, П.
Гольбах, К. Гельвеций тоже определяли движение не как свойство, а как «способ
бытия (франц. façon d'être) материи».
Вслед за ними, Ф. Энгельс характеризовал движение как «способ
существования материи, следовательно, нечто большее,
чем просто ее свойство».
Правда, сами
Толанд, Гольбах, Энгельс и другие философы прошлого не всегда выдерживали эту
прогрессивную концепцию. Порой они называли движение (просто) атрибутом материи. Видимо, дело в том,
что современное им естествознание еще не отличало материю от вещества, а для
вещества движение действительно является атрибутом, а не стороной. Только
развитие квантовой теории подготовило твердую естественнонаучную почву для
таких философских обобщений.
Тем не менее,
еще в середине XIX в. марксизм укрепил идею единства материи и движения со
стороны философского учения об обществе. Как мы уже отмечали, Маркс ввел в
философию представление о практике, как об особой форме бытия материи; но ведь практика
суть деятельность людей по преобразованию
мира, т. е. – вид движения. И снова напомним, что в последние десятилетия
XIX в. к формам бытия материи было причислено электромагнитное поле. А его
волны и частицы (фотоны) существуют только в движении с предельной скоростью в
любой системе отсчета, и само по себе физическое поле есть не что иное, как потенция
переноса энергии.
А в начале
XX в. релятивистская физика показала, что масса покоя тел может переходить
в энергию волн и квантов излучения, в соответствии с известной формулой
Эйнштейна E = mc2.
Обнаружилось также, что всем микрочастицам присущ т. н.
корпускулярно-волновой дуализм, т. е. в них признаки вещества (корпускул)
и движения (волн) неразделимы. И мы уже отмечали, что в самом физическом вакууме
вещество и движение еще не отделяются друг от друга, т. е. – прямо слиты
воедино.
В свете этих
идей и фактов, материя представляет собой как бы медаль с двумя неразделимыми
сторонами. Одна из них, вещество (телá,
корпускулы), выражает момент покоя в наличном бытии материи. Вторая сторона выражает
момент изменчивости в этом бытии: она и есть движение. Если мысленно сточить такую «медаль» до слоя толщиной в единичные
атомы, получим образ квантовой реальности, где уже трудно, а порой и
невозможно, различить вещество и движение.
Подчеркнем: свойство
как абстрактная характеристика предмета не может выступать формой бытия этого
предмета, или – взаимно превращаться с другими формами его бытия, как взаимно
превращаются движение и вещество. Следовательно, движение есть именно сторона материи, а не ее свойство, пусть
даже неотъемлемое (атрибутивное). Так же орел и решка – не свойства монеты, а
именно ее стороны [4]. Поэтому в
современном научном языке выражение «материя и движение» звучит примерно как
«стол и его столешница», «монета и ее решка», «погода и осадки», т. е. – как
нелепое соединение понятий разного уровня. Можно сказать, что движение
абсолютно, неуничтожимо и неотделимо от материи именно потому, что оно не
свойство материи, а ее сторона.
С известной
условностью, такие отношения материи, вещества и движения можно представить в
виде «алгебраических» формул:
Материя = Тела + Поля,
Материя = Природа + Практика,
Материя = Масса + Энергия;
и, в качестве обобщения:
Материя =
Вещество + Движение.
В.И.
Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» еще не сознавал этих отношений,
и трактовал материю как «подлежащее», а движение – как «сказуемое». На самом
деле, «подлежащим» в подобных случаях должны быть не материя, а вещество или (в
полевых процессах) – кванты излучения. По той же устаревшей логике, до сих пор
иногда говорят об «антиматерии» в смысле совокупности античастиц, таких, напр.,
как позитрон в его отношении к электрону. Но правильное название для них в
науке – антивещество.
Действительной
«антиматерией» являются дух, сознание, мысль, в силу и в меру их идеальности. Однако
об этом пойдет речь уже в следующей теме. А сейчас нам предстоит рассмотреть
систему форм движения материи.
8.4. Основные формы движения
Так как материя
двуедино проявляется в веществе и в движении, то каждому эволюционному уровню
организации вещества соответствует определенная форма движения материи. Классификация этих форм важна для
построения картины мира, для организации науки и образования. Над ее
разработкой трудились многие отечественные философы, но наиболее заметен вклад
акад. Б.М. Кедрова (1903–1985). А основу такой классификации в ее диалектической,
эволюционной форме заложил Ф. Энгельс в своей незаконченной
работе «Диалектика природы».
Простейшими формами движения он называл притяжение
и отталкивание, что соответствует принципу единства и борьбы противоположностей.
А в прогрессивном развитии материи Энгельс выделил пять основных форм движения.
Первая, низшая форма – механическое движение: это перемещение волн,
корпускул или частей какой-либо среды. Вторая – физическое движение:
образование, изменение и разложение материальных систем на основе различных
видов физического взаимодействия (электромагнитного, гравитационного, сильного,
слабого и др.) Третья форма – химическое
движение, т. е. взаимное
превращение веществ посредством взаимодействия молекул.
Четвертая форма
у Энгельса называется биологическим движением. В соответствии с состоянием
биологии в то время, он определял эту форму как способ бытия белковых тел на
основе метаболизма, т. е. обмена веществом между организмом и средой. Однако
Энгельс уже сознавал, а дальнейшее развитие науки доказало недостаточность (абстрактность
и неточность) такого определения жизни. В частности, оно не позволяло объяснить
рост и размножение организмов, а с открытием в конце XIX в. вирусов (которые
сами по себе не совершают обмен веществ)
поставило обобщающую мысль в тупик.
Кроме того, такое
определение жизни еще не давало возможности эффективно бороться с витализмом. Это направление (Г.Э. Шталь
и др.) учило, что жизнь якобы не подчиняется общим законам природы, а
управляется особой мистической «жизненной силой» (лат. vis vitalis). В начале XX в. возникла даже новая форма витализма –
неовитализм (биолог Х. Дриш, философ А. Бергсон и др.) Только ближе к
концу XX в. сущность
биологической формы движения стала яснее, вновь – благодаря синергетике. Ведь все
живые существа выступают как ярчайшая природная форма бытия неравновесных
самоорганизующихся систем. И в авторитетной формулировке акад. М.В. Волькенштейна,
«Жизнь есть форма существования макроскопических гетерогенных открытых
неравновесных систем, способных к самоорганизации и самовоспроизведению».
Это определение уже
позволяет понять размножение живых организмов как особенный акт метаболизма, при
котором они выделяют в среду частицы себя, способные к самоорганизации. Оно же
позволяет понять и рост организмов, как возможный
в силу их способности к самоорганизации, и как необходимый в силу того, что изначально они выступают лишь как метрически
малые части других организмов.
Не случайно в
данном определении нет ссылок на конкретную химическую основу жизни. С одной
стороны, установлено, что в принципе жизнь могла бы существовать не только на
основе белково-углеродных, но и на основе кремнийорганических соединений. С другой
стороны, исследования убедительно показали, что не существует специфического
«живого вещества» на молекулярном уровне. В организмах мы находим только те
вещества, которые встречаются и в неживой природе. Живая материя – это не
вещества, а существа, которые,
согласно их понятию, несут в себе свою сущность,
т. е. – управляющее начало их поведения. Первой «живой» структурой является
сложное самоорганизующееся образование – органическая клетка, и один лишь ее химический
состав тут ничего не решает.
Связь жизни с неравновесными
системами давно отмечается в научной литературе. Еще в 40-е гг. XX в. известный
физик Э. Шрёдингер определил живое как «апериодический кристалл», подчеркивая в
нем смесь упорядоченности с неравновесностью. И. Пригожин, один из
создателей синергетики, трактовал жизнь именно как процесс самоорганизации,
протекающий в «диссипативной» (рассеивающей энергию) системе, далекой от
равновесия. Тем не менее, синергетическое определение жизни пока не является
общепризнанным. Современные энциклопедии зачастую определяют жизнь
тавтологически – как «форму бытия органического мира», либо – через
перечисление характерных черт организмов, как это делал еще Г. Шталь
(способность к самовоспроизводству, самосохранение, самовосстановление,
наследственная информация, раздражимость, приспособляемость, упорядоченность
процессов, целесообразность поведения и т. д.)
Причина этой
разноголосицы в том, что вопрос о сущности жизни еще не решен на практике,
т. е. – путем искусственного воспроизведения жизни. Биология работает над
этой задачей с 20-х гг. XX в., и к настоящему времени достигла существенных
успехов. Так, в
Пятая форма движения у Энгельса обозначается как
социальна. На наш взгляд, это
обозначение не совсем удачно. Общественный способ существования широко представлен
в природе до человека; а соответствующую форму человеческой активности
правильней называть практикой.
Сущность ее заключается в целенаправленном
преобразовании действительности разумными существами. Но социальность в
самом деле существенна для практики. Ведь такое преобразование становится эффективным
лишь благодаря соединению усилий многих людей, а также – историческому
накоплению знаний, умений и средств деятельности. И сами люди становятся
разумными существами только в человеческом обществе, о чем подробнее сказано в
следующей теме нашего курса.
Практика носит
творческий характер, проявляясь в неограниченном обновлении действительности и
в постоянном развитии общества; поэтому нет нужды вводить новые основные формы движения материи. Зато
можно и нужно говорить о формах
промежуточных. Сам Энгельс наметил, а его преемники (Б.М. Кедров и
др.) развили выделение т. н. геологической (планетарной) формы, которая помещается
между физической и химической формами движения.
Дело в том, что
химическая эволюция активно идет только в планетарных условиях, где вещество
концентрируется при умеренных температурах. На звездах для такой эволюции
слишком жарко, а в открытом космосе – слишком пусто. Сегодня эту форму можно
назвать также «физико-химической», по имени сравнительно новой (возникшей в
1885–1887 гг.) научной дисциплины, которая изучает физические условия
протекания химических реакций. Между прочим, именно в этой области
сформировалась синергетика, лидирующая дисциплина современной,
постнеклассической науки.
В классификации
Энгельса, каждая из вышестоящих форм движения включает в себя все нижестоящие,
порождается из них и основывается на них. Например, жизнь опирается на
химические процессы в организме, а они, в свою очередь, предполагают
электромагнитное взаимодействие атомов, а также – механические движения
молекул, атомов и их частей. В то же время, вышестоящая форма не сводится к
сумме своих оснований, она образует новое
качество (напомним: сумма свойств системы всегда превосходит сумму свойств
ее элементов).
В периоды нормального
развития объекты, принадлежащие к высшим формам движения, «живут» по
специфическим законам этих форм, а низшие формы функционируют в установленных высшими
формами рамках. Однако в периоды кризиса этот нормальный порядок ослабляется, и
предметы, принадлежащие к высшим формам движения, могут частично подчиняться
законам низшего уровня. Так происходит и с обществом в кризисные периоды его
бытия. На подобных фактах спекулирует т. н. социал-дарвинизм. Согласно
ему, главным законом жизни людей в обществе является борьба за выживание,
присущая миру животных. Это учение популярно в последние столетия, по той
причине, что буржуазное общество занимает на лестнице исторического прогресса
приблизительно такое же место, как живая природа – на лестнице прогресса форм
движения. Поэтому буржуазной идеологии присущи биоцентризм и зооцентризм,
с проявлениями которых мы не раз еще столкнемся.
Известны и
другие попытки классифицировать формы организации материи. Среди них наиболее
влиятельно учение немецкого философа середины XX в. Н. Гартмана о
«слоях реальности». Гартман выделял четыре таких слоя: неорганическое,
органическое, душевное и духовное. Каждый последующий слой у него расположен
«над» нижележащими слоями; но, согласно Гартману, высшее не возникает из
низшего путем естественного развития. Слои образуют
неподвижную иерархию, которую можно рассматривать как предвечную заданность,
или – как продукт эмерджентной (прерывистой) эволюции. К такой точке зрения
можно прийти или с позиций метафизики, или с позиций философского релятивизма.
Ряд классификаций движения, предлагавшихся в отечественной
философской литературе, опирается на типологию форм взаимодействия, выработанную
в современной физике: сильные, слабые, электромагнитные, гравитационные,
глюонные и другие «силы». Но такая классификация имеет, по существу, не
философский, а именно физический характер. Также не философия, а физика
занимается конкретным изучением пространственно-временных отношений между вещами.
Однако понятия пространства и времени
являются уже предметом философии (как раз в этом пункте еще Аристотель
переходил от физики к «метафизике»). К рассмотрению этих категорий мы сейчас и
обратимся.
8.5. ПОНЯТИЯ ПРОСТРАНСТВА И
ВРЕМЕНИ
Субъективные
идеалисты трактуют пространство и время как формы нашего восприятия мира. Так, Дж. Беркли
считал, что пространство сводится к сосуществованию ощущений в духе, а время –
к последовательности ощущений. Согласно И. Канту, «время есть лишь
субъективное условие нашего (человеческого) наглядного представления… и само по
себе, вне субъекта, есть ничто»; в том же ключе оценивал он и пространство.
Материалисты, дуалисты и объективные идеалисты обычно признают объективное,
независимое от нас существование пространства и времени.
Но всегда признают его только диалектические материалисты, а
представители других направлений нередко склоняются к субъективистским
трактовкам, особенно – в отношении времени. Так, христианский мыслитель Аврелий
Августин, по существу объективный идеалист, писал: «...В тебе, душа моя,
измеряю я времена... измеряю не самые предметы... а те впечатления, которые они
произвели на тебя…». Материалист-метафизик Т. Гоббс полагал, что «Время существует не в самих вещах, а
только в мышлении, осуществляемом нашим разумом». Плюралист Г. Лейбниц утверждал: «Не движение, а постоянный поток идеи
дает нам идею длительности».
Одной
из причин такой неустойчивости воззрений является повышенная трудность осознания
пространства и времени, в силу особенно абстрактного характера этих понятий.
Многие люди, в т. ч. – имеющие мыслительный опыт, затрудняются определить эти
категории даже на уровне обыденного восприятия. Тот же Августин свидетельствует
о себе: «Что такое время? Когда никто меня о том не спрашивает, я понимаю,
нисколько не затрудняясь; но как скоро хочу дать ответ об этом, становлюсь в
тупик». Поэтому и мы сначала попытаемся описать их на уровне восприятия.
Мы
полагаем, что пространство и время воспринимаются
нами как формы структурированности, упорядоченности бытия. А именно;
пространство выступает для нас как порядок
сосуществования явлений, т. е. – как протяженность тел и расстояние между ними; время выступает как порядок последовательности явлений, т. е. – как длительность процессов и смена
событий. Благодаря пространству, различные тела
могут объединяться во времени и непосредственно действовать друг на друга;
благодаря времени, различные события могут происходить с теми же телами, «обеспечивая»
их развитие.
По
существу, эти описания восходят к Лейбницу. В подобных «рамочных» определениях
согласны между собой почти все философы. Но наука не удовлетворяется такими поверхностными
формулировками: ведь, говоря строго, понятия протяженности, расстояния, длительности
сами требуют определений через категории пространства и времени. А более
глубокое, сущностное учение о
пространстве и времени должно учитывать также физические теории, ведь эти категории
– общие для философии и физики. Правда, трактовки их в той и другой области
имеют свою специфику, и двум
физическим концепциям метрики сопоставляются три философские. Две ее физические
концепции – субстанциальная и реляционная, три философские – метафизическая, релятивистская и диалектическая.
Субстанциальная физическая концепция
пространства и времени полагает их особыми невещественными субстанциями,
которые существуют наряду с телами и процессами, не завися от наполнения мира веществом
и движением. Пространство
здесь – как бы бесконечная пустыня трех измерений, или огромный ящик без
стенок, либо некие подмостки вселенского спектакля бытия; а время – как бы
невидимый поток, текущий везде через эту пустыню (или над этими подмостками) от
прошлого к будущему. В философском плане,
эта доктрина однозначно метафизическая.
Её нельзя включить в релятивистскую или диалектическую философию, т. к. релятивизм не признаёт устойчивых субстанций,
а диалектика исповедует всеобщие связь и развитие, – тогда как субстанциальная
концепция отрывает пространство и время от вещества и движения, не признаёт
развития времени и пространства и не видит их взаимной связи.
В
древности такие взгляды исповедовал. напр., Демокрит, а в Новое время они распространились
благодаря механике И. Ньютона, допускавшего абсолютное пространство и время. В XX в. известный математик Г. Вейль иронически сравнил
пространство и время Ньютона с казармами, которые существуют независимо от
присутствия в них солдат. В XX в. это воззрение отошло на задний план, но
полностью не исчезло. В частности, известный советский астроном Н.А. Козырев
утверждал, что время – особая энергетическая субстанция, которую генерируют
звезды. Она, якобы, представляет собой поток, который распространяется с
бесконечной скоростью, превращая причины в следствия; и во всяком процессе
время может, якобы, затрачиваться или образовываться. А в т. н. релятивистской
теории гравитации (РТГ) акад. А.А. Логунова единственной исходной для всех
явлений считается неизменная «плоская» (т. н. квазиевклидова) метрика.
Реляционная физическая концепция трактует пространство
и время не как субстанции, а как отношения
между телами и состояниями (напомним: лат. relatio
и означает отношение). Подобные воззрения в античном прошлом высказывали,
напр., Аристотель и представители эпикурейской философии. В частности, Тит Лукреций
Кар в поэме «О природе вещей» писал:
Также и времени нет самого по себе, но
предметы
Сами ведут к ощущенью
того, что в веках совершилось,
Что происходит теперь
и что воспоследует позже.
И неизбежно признать,
что никем ощущаться не может
Время само по себе,
вне движения тел и покоя...[5]
В
конце XVII в. аналогичные взгляды отстаивал Г. Лейбниц в споре с И. Ньютоном.
«Я вовсе не говорю, – писал он, – что материя и пространство одно и то же (так
полагал Декарт. – В. С.), а лишь утверждаю, что без материи нет и
пространства и что пространство само по себе не представляет абсолютной
реальности». На сходной точке зрения стоял создатель теоретической диалектики
Г. Гегель. «Мы не можем – писал он, – обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным
пространством; оно всегда есть наполненное пространство, и нигде оно не отлично
от своего наполнения»; «Процесс самих действительных вещей составляет,
следовательно, время».
В
современной физике реляционная концепция утвердилась благодаря теории относительности
А. Эйнштейна. По его учению, «физической реальностью обладает не точка
пространства и не момент времени, когда что-либо произошло, а только само
событие». «Пространство
и время в физике, – писал Эйнштейн, – не субстанциональны, а атрибутивны и
относительны». «Раньше полагали, – отмечал он,
– что если бы из вселенной каким-то чудом исчезли все материальные вещи, то
пространство и время сохранились бы. А теория относительности утверждает, что
вместе с вещами исчезли бы также пространство и время».
Название
реляционной концепции может подтолкнуть к отождествлению ее с точкой зрения
философского релятивизма. На деле, из этой физической теории делают разные выводы,
ей соответствуют не одна, а две философские
концепции метрики. Ведь можно различать два
типа отношений: отношения соединения
и отношения разделения. Если
пространство и время трактовать как отношения первого типа, получим релятивистскую концепцию метрики; а если
трактовать их как отношения второго типа, то придем к диалектической теории пространства и времени.
В
самом деле: отношения соединения
зависят по качеству от особенностей соединяемых объектов. Кирпичи или доски не
объединяются синапсами, а клетки мозга не сколачивают гвоздями и не склеивают
цементным раствором. По такой логике, всякая система качественно особенных тел,
тем более – каждая форма движения, должны бы иметь свою специфическую, качественно особенную метрику. Это и есть релятивистская концепция пространства-времени.
Подобные
взгляды проповедовали еще Аврелий Августин и Готфрид Лейбниц. К последнему восходит
попытка апеллировать в этом вопросе к математике, противопоставляя
топологические характеристики явлений, как якобы качественные, их метрическим
характеристикам, как чисто количественным. Дальше такие идеи подпитывались развитием
неевклидовой геометрии. Но особенно распространилось подобные заблуждения в
эпоху неклассической науки (первая половина и середина XX в.) Напомним:
первое знакомство физиков с миром становления (в сфере квантовых объектов) привело,
в этот период, к превращению привычных для естествознания метафизических воззрений
в плоско противоположные им релятивистские установки. Тогда им отдали дань и
философы, и видные естествоиспытатели.
Сначала сторонники этой
концепции пытались опереться на теорию относительности Эйнштейна. Но признание
качественной однородности пространства и времени лежит в основе всех физических
законов сохранения (это еще в 1918 г. доказала Эмми Нетёр). А теория
относительности придерживается законов сохранения не менее, чем классическая механика.
По учению Эйнштейна, фрагменты пространства могут обладать разной кривизной, а
течение времени – разным темпом, т. е. – разными количественными характеристиками, но вовсе не разным качеством!
Причем эти характеристики определяются тоже не качественными, а количественными параметрами вещества и
движения: массой, скоростью, ускорением, напряженностью силовых полей. К качеству
тел и систем все это не имеет никакого отношения.
Поскольку
эта попытка опереться на физику провалилась, в дальнейшем «особенные», якобы качественно
различающиеся, формы пространства и времени стали называть нефизическими или неастрономическими.
Своеобразных теорий тут было немало. Так, видный российский ученый
В.И. Вернадский заявлял, что кристалл – особая форма пространства,
неоднородного в разных направлениях («векториального»). И что «пространство
жизни (якобы. – В. С.) иное, чем пространство косной материи», поскольку в
живых телах нет прямых линий и поверхностей, а также проявляется неравенство
правизны и левизны.
В
последнем случае Вернадский имел в виду т. н. хиральную асимметрию живой
природы. Дело в том, что в организмах молекулы аминокислот бывают (по изомерии)
только правосторонними, а белков – только левосторонними, тогда как в неживой
природе обе ориентации встречаются с одинаковой вероятностью. Причина этой избирательности
до сих пор не ясна; но старое правило логики гласит: незнание – не аргумент [6]. При
всем уважении научного сообщества к Вернадскому, эти его идеи нашли
признание только в некоторых философских спекуляциях. Но близкие мысли
высказывал в тот же период и отечественный физиолог А.А. Ухтомский. А философ неокантианец
Э. Кассирер пошел еще дальше. «Наивно и безосновательно, – писал он, – считать
явление пространства и времени необходимым и тождественным для всех живых
существ», и выделял органическое, перцептуальное и символическое пространства и
времена.
Некоторые
представители таких воззрений наивно пытаются апеллировать к обыденности.
Заявляют, напр., что в стакане с горячим чаем время течет быстрее, потому что в
нем сахар растворяется раньше, чем в холодной воде. Нетрудно заметить, что в
подобных примерах свойства пространства и времени подменяются свойствами самих
тел и процессов, зависящими от условий их бытия или протекания (здесь –
скорость движения молекул в воде). Или утверждают, напр., что время течет
разными темпами в зависимости от нашего настроения. Дескать, когда нам весело,
оно бежит быстро, а когда нам скучно, оно тянется медленно, и т. п. [7] Тут явно
выступают субъективистские наклонности, вообще свойственные релятивизму. Но
личное впечатление – только субъективная кажимость, а это недостаточный аргумент
в научном познании. Вообще: стоит ли придумывать экзотические объяснения
фактам, которые легко объясняются простым и естественным образом? Одно из
важнейших правил научной методологии, т. н. бритва Оккама, гласит: не
умножайте сущностей без необходимости!
Порой
и в учебной литературе эти релятивистские воззрения отождествляют с диалектическим
подходом к пониманию метрики (напомним: даже не все специалисты-философы четко
различают релятивизм и диалектику). На самом же деле, диалектика и в этом вопросе принципиально
отличается от релятивизма. Прежде всего – тем, что трактует пространство и
время не как отношения связи, но как
отношения разделенности вещества и
движения пустотой. Для нее пространство
есть просто обнаружение делимости вещества на части, т.е. на тела; а время – обнаружение делимости движения
на части, т. е. – на этапы, состояния и события.
В совокупности, то и другое выражает закономерную
структурированность бытия, в согласии с исходным принципом диалектики: единое неизбежно
делится на противоположности. А равно – и в согласии со здравым смыслом. Ясно ведь, что время,
протекающее между обедом и ужином – это период, который разделяет обед и ужин, а не соединяет их; а пространство между
столами – это не соединение столов, а (относительно) пустое место, которое разделяет столы. Другими словами,
пространство и время выступают как проявления относительного небытия. Точнее говоря, – как отсутствие ставших форм бытия (при наличии форм становящихся, которые имеются везде и всегда).
Можно сказать, что пустота
пространства означает небытие вещества, – хотя, по современным представлениям, пространство
всегда заполнено виртуальными частицами. А пустота времени есть небытие развития,
т. е. – когда нет преемственной линии событий; но время везде и всегда
заполнено беспорядочными флуктуациями физического вакуума, разных сред или
полей. Хотя небытие и пустота не абсолютны, они вполне реальны, а по своей
природе не имеют качественных характеристик. Это утверждение подкрепляется свидетельством
физики, что при флуктуациях вакуума с равной частотой возникают (чтобы тут же
исчезнуть) виртуальные частицы любого
вида.
Напомним
также, что делимость на части выступает как определение категории количества (см. п. 5.1). Следовательно, пространство и время – отношения
не качественные, а именно количественные.
Измеряются они тоже как степень количества, т. е. – числами, и изучаются
именно науками о количествах: хронологией, геометрией и другими разделами
математики. Еще Аристотель знал, что «Время, пространство и движение
представляют собой количества». Он писал, в частности, что «время есть не что
иное, как число движения по отношению к предыдущему и последующему», и отсюда
выводил недопустимость множественных «времён». Гегель же прямо заявлял, что
пространство и время «суть чистые количества»[8].
Поучителен в этом плане спор Ф. Энгельса с
известным немецким ботаником Карлом Негели. Последний «серьезно» ставил вопрос
о природе пространства и времени, а Энгельс «легкомысленно» иронизировал: «как
будто время что-то иное, нежели совокупность часов, а пространство – что-то
иное, нежели совокупность кубических метров!» Однако Негели был дилетантом в
философии, а Энгельс знал историю данного вопроса и понимал, что у пространства
и времени нет собственной природы.
Пустота не воспринимается в ощущении, следовательно, не
дает пищи нашим чувствам. Это поясняет затруднения большинства людей в
определении пространства и времени. То же обстоятельство подталкивает
некоторых философов к отрицанию их объективного бытия. В противовес таким
воззрениям, подчеркнем, что деление на части, т. е. – метрические и вообще
количественные характеристики бытия, так же объективны, как и другие отношения
между предметами (и сами предметы). Так же объективно существуют любовь и
ненависть, дружба и неприязнь, и т. д. И так же объективно существует
пустота, образующая промежутки пространства и времени.
Современная
физика не исключает путешествия во времени через т. н. червоточины –
пространственно-временные тоннели между областями мира, искривленного сильным
тяготением. Но воздействовать на пространство и время можно только через воздействие
на вещество и движение, а не на пространство или время сами по себе, как якобы
некие особенные субстанции. При этом для заметного воздействия на метрику требуются
колоссальные силы космического масштаба. На практике такое вряд ли осуществимо
в обозримые сроки.
Итак,
не существует качественно особенных, «нефизических» форм пространства и
времени. Пространство и время «качественно» однородны, по меньшей мере, в
рамках нашей физической Вселенной. Точнее говоря, они вообще не имеют
собственной природы, к которой можно было бы отнести какую-то качественную
характеристику, помимо характеристик самих вещества и движения. Зато пространство и время выступают как общая форма
опосредствования противоположностей внутри диалектического противоречия, иначе
эти противоположности просто бы уничтожили друг друга (см. также п. 4.3).
Понимание
этих коренных свойств пространства и времени помогает разобраться с другими их
свойствами.
8.6. Свойства пространства и
времени
По
мнению многих материалистов прошлого, включая, напр., Д. Толанда и Ф. Энгельса,
материя не может существовать без протяженности. Это было бы верно, только если
сводить материю к веществу. Но современная наука знает форму бытия материи вне
пространства: физический вакуум. Многие современные физики считают, что в наиболее
глубокой теории мироздания пространство и время должны отсутствовать. Ведь они есть
формы разделения вещества и движения на части, и формируются лишь по мере
выделения тел и процессов из общей субстанции. Поэтому в физике микромира
данные категории порой еще остаются праздными, а между микрочастицами (как мы
уже отмечали) возможна т. н. квантовая запутанность – связь помимо пространства
и времени.
Неотделимость
пространства и времени от материи проявляется, как зависимость расстояний между
событиями и темпов течения времени – от движения тел и от массы этих тел. Из
специальной теории относительности Эйнштейна следует (напомним), что с увеличением скорости тела в
данной системе отсчета, его размеры вдоль вектора скорости для наблюдателя сокращаются,
темпы наблюдаемых процессов на нем замедляются. А общая теория относительности показывает, что кривизна пространства и
темпы течения времени зависят от величины и расположения масс вещества, от
скоростей их движения, от напряженности силовых полей разного рода, вообще – от
всех энергетических факторов. Между тем, И. Ньютон прямо утверждал: «продолжительность существования вещей одна и та
же, быстры ли движения (по которым измеряется время), медленны ли или их совсем
нет».
Но вещество и движение
неразделимы; следовательно, пространство и время должны быть и взаимно связаны друг
с другом. Еще Ж.Л. Лагранж в своей «Аналитической механике» (1788) показал, что
время можно представить как четвертое измерение, наряду с тремя измерениями
пространства. Позднее на неразрывность пространства и времени указывали И.В. Гёте
и другие авторы. В XX в. тесную связь пространства и времени между собой
подтвердили выводы из теории относительности А. Эйнштейна.
В частности, Г. Минковский
обнаружил, что с изменением системы отсчета пространственный и временной
интервалы между событиями изменяются так, что всегда сохраняется неизменным совместный
4-хмерный интервал S, определяемый из формулы S2 = c2τ2 – L2 (где c означает скорость света
в вакууме, τ – промежуток времени между событиями, а L – расстояние между ними в
одной и той же, произвольно избранной, системе отсчета). Говоря упрощенно, насколько сокращается
пространственная составляющая этого совместного интервала, настолько же увеличивается
его временная составляющая, и наоборот. Таким образом, пространство и
время действительно образуют неразрывное единство – т. н. континуум Минковского [9].
Одна
из старых проблем науки: есть ли в реальности многомерные пространства, или (говоря современным
языком науки) совместные интервалы более четырех измерений? В математике можно
задавать любое число координат, а в физике используются и образы многомерного
фазового пространства, и понятие дробной (фрактальной) размерности. Но все это
лишь условные приемы познания. Однако А. Эйнштейн, при попытке построить единую
теорию поля, был вынужден допустить интервалы пяти измерений, т. е.
четырехмерное пространство плюс время. Но хотя он отдал работе над этой теорией
все силы на протяжении почти 40 последних лет своей жизни, но так и не пришел к
убедительным результатам.
Современные версии единой
теории поля, т. н. теория суперструн и мембранная теория, предполагают уже
от 10 до 26 размерностей, якобы свойственных глубинам микромира. По этим
учениям, привычная для нас размерность 3+1 присуща только макромиру, а
остальные многочисленные размерности «компактифицируются», т. е. свертываются
в крохотные, незаметные для восприятия структуры планковских размеров (порядка
10–35 см и 10–43 с). Но за более чем 50 лет развития эта концепция
тоже не дала убедительных результатов и не разрешила свои внутренние проблемы. Так,
до сих пор не ясны ни причины, ни механизмы предполагаемой «компактификации» скрытых
измерений. Между тем, структура пространства уже проверена опытом вплоть до 10–18
м, т. е. до расстояний, на которых должны бы сказываться признаки
микроскопической многомерности; но и там они себя никак не проявили.
Вообще, трезвенный опыт с
древности по настоящее время фиксирует только три измерения объективного пространства (т. е. три независимых
направления движения и приложения сил), и только одно измерение времени, хотя тоже трехчастное: прошлое, настоящее и
будущее. Пытаясь объяснить эти факты, древние апеллировали к «святости» числа
три, якобы вобравшего в себя начало, середину и конец. Г. Галилей
иронизировал по этому поводу, говоря «Три ноги не придадут совершенства
организму»; однако он признавал естественный характер трех измерений пространства.
Впервые научно подошел к
данному вопросу немецкий философ И. Кант в середине XVIII в. (еще до
того, как превратился в «критического» субъективиста). Кант показал, что
трехмерность пространства неразрывно связана с законом убывания силы
центрального взаимодействия (напр., гравитационного или электростатического)
пропорционально квадрату расстояния между телами или зарядами. В
Однонаправленность
времени ученые связывали с различными «стрелами времени» (это понятие ввел известный
астрофизик А. Эддингтон): электромагнитной, термодинамической, космологической.
Суть этих «стрел» в том, что соответствующие процессы необратимы:
электромагнитные волны, выйдя из одной точки, не могут собраться вместе, тепло
не возвратится от холодного тела к теплому, галактики не могут собраться в
исходный сгусток вещества, да и простая растекшаяся капля не соберется в
исходный шарик жидкости. Говорят также о психологической стреле времени – неповторимости
личных переживаний. Синергетика, лидер современной науки, тоже подчеркивает необратимый
характер развития всех систем. Однако неясно, служат ли эти закономерности источниками свойств пространства и
времени, или, наоборот, их следствиями.
Полное решение данной проблемы должно быть не только физическим, но и философским.
На наш взгляд, верный
подход предложил основатель теоретической диалектики Гегель. Однонаправленность времени он связывал с законом
необратимости совокупности изменений, вытекающим из принципа развития.
Трехмерность пространства и трехчастность времени (прошлое – настоящее –
будущее) Гегель объяснял триадичностью витка
прогрессивной эволюции. Ведь по закону отрицания отрицания, за третьей стадией,
синтезом, следует повторение первой стадии, т. е. тезиса, и новых самостоятельных
моментов бытия (четвертого и т. д.) быть не должно. На примере: движение
безразмерного объекта (точки) создает одномерный объект – линию; движение линии
создаст двухмерный объект – поверхность; движение поверхности создаст
трехмерный объект – объем. Но движение объема может создать только новый объем;
зато расширяет условия для образования новых линий и поверхностей. Однако эти философские гипотезы
пока не имеют конкретно-научной проработки.
Давно поднимался в науки и
вопрос об атомах пространства и
времени. Еще Зенон Элейский предположил существование хрононов – малых неделимых частиц времени, пытаясь с помощью этой
гипотезы доказать иллюзорность движения. В
апории «Летящая стрела» он рассуждал так: стрела в каждый момент своего полета
занимает определенное место на траектории, следовательно, покоится; тогда движение
должно быть суммой состояний покоя, что нелепо. Аристотель поймал Зенона на скрытой
подмене здесь понятия момента, как безразмерной точки во времени, понятием
хронона, как якобы ненулевой неделимой длительности. Иначе из того, что стрела
в каждый (нулевой по длительности) момент своего полета занимает определенное
место, вовсе не следует, что она покоится хотя бы малейшее время.
Атомы пространства (т. н. амеры) в древности признавал
Демокрит. И сегодня некоторые ученые признают некие «атомы» пространства и
времени, связывая их с наличием минимального кванта действия (постоянная Планка
h). Но из наличия этого кванта дробление пространства и времени логически
не вытекает. Правда, согласно квантовой теории гравитации (включая ее
относительно новую «петлевую» форму), в микроскопических областях пространство
и время не могут быть непрерывными, и должны выглядеть наподобие множества
пузырьков пены. Недавно появилась новая сходная теория, известная как «квантовая
графитность». Она гласит, что пространство состоит из крошечных неделимых
строительных блоков, подобных атомам.
Но эти теории противоречат
опыту. В частности, космические телескопы («Хаббл» и др.) различают отдаленные
галактики более четко, чем позволяет теория квантовой гравитации, с ее учением
о «зернистости» пространства. Противоречат эти теории и современной теории тяготения, т. е.
общей теории относительности Эйнштейна. Согласно ей, пространство может быть
только гладким, не квантованным. Мы полагаем, что принцип квантования не
распространяется на тяготение, ввиду нелокальности этого вида связи. Правда,
наша гипотеза тоже пока не имеет общего признания в физике.
А с философской стороны, сам вопрос о
дроблении пространства и времени на атомы обладает смыслом только в рамках
устаревшей субстанциальной (метафизической) концепции метрики. Деление некоторой
сущности может иметь предел либо не
иметь его, в зависимости от природы этой сущности. Но нет смысла говорить о
пределе делимости отношений, как
трактуются пространство и время в их современной, реляционной концепции. Тем
более – о пределе делимости самой делимости,
как понимаются пространство и время в диалектической концепции. Можно
разрезать на части пирог, но нельзя разрезать на части (или на «атомы») сам
разрез. По той же причине, мало осмыслено распространенное
утверждение, что пространству и времени присущи, якобы, «единство дискретности
и континуальности». Это тоже ведь (возможные) свойства некой субстанции, но не свойства способа ее
разделения.
Также только в рамках
субстанциальной концепции метрики осмыслен вопрос о метрической конечности или бесконечности пространства
и времени, взятых сами по себе. В рамках реляционной физической концепции он просто
не имеет смысла. От древнегреческого мыслителя Архита Тарентского идет традиция
иллюстрировать бесконечность пространства повторяющимся метанием копья в одном
направлении. С современной точки зрения, такой метатель нигде не встретил бы предела,
но вернулся бы в исходную точку, хотя в открытом пространстве – очень нескоро. По
современным представлениям, наша Вселенная существует «всего» около 13,7 млрд.
лет, она конечна по объему, и пространство в ней замкнуто. Однако путь такого
метателя сейчас растянулся бы не менее чем на 60 млн. световых лет.
Однако есть, кроме нашей Вселенной,
и другие миры, видимо – бесконечно многие. Кажется: если сложить все их времена
и пространства, сумма будет заведомо бесконечной. Но такая арифметическая операция
неправомочна. Времена в этих вселенных явно не текут по цепочке друг за другом,
и может статься, что пространства в них взаимно проникают, либо имеют несовместимые
конфигурации. А согласно популярной в космологии гипотезе «фридмонов» М.А. Маркова,
каждая вселенная по своим внешним размерам должна быть не больше элементарной
частицы. Это следствие т. н. дефицита масс, установленного специальной теорией
относительности Эйнштейна: масса сложного тела всегда меньше суммы масс его
частей до их соединения. По Вселенной в целом, такой дефицит должен практически
равняться общей массе Вселенной.
С позиций диалектической
философии, сами пространство и время есть продукт именно внутреннего деления некоторой обособленной части материального
мира, здесь – нашей Вселенной. Существенного внешнего значения это деление не
имеет, его нельзя и адекватно оценить извне. Уже поэтому нет смысла складывать
пространства и времена разных вселенных. К тому же, по справедливому замечанию Гегеля,
для диалектической философии сам вопрос о количественной («дурной»)
бесконечности пространства и времени неинтересен, ибо повторяющееся приращение однородного
количества не дает приращения смысла. Мир вечен
не потому, что предметы известного нам вида существуют, якобы, неизмеримое время,
а поскольку мир в целом не сотворим и не уничтожим. И он бесконечен не в том смысле, что существует, якобы, в метрически неизмеримом
пространстве, а поскольку материя неисчерпаема в своих проявлениях, количественных
и качественных.
В
силу этой неисчерпаемости, она порождает также сознание, как бытие уже не только в пространстве и времени. О нем и
пойдет речь далее.
[1] Ленин В.И.
Полн. собр. соч. – Т. 18. – С. 131.
[2] См. там же. С. 149, 283.
[3] Заметим, что точнее было бы говорить не о реальности,
а о действительности, т. к.
слово «реальность» происходит от лат. re –
вещь, а материя не сводится к веществу. Но приходится учитывать традицию
употребления слов и мириться с ней.
[4] Хотя иметь
орел и решку – свойство монеты;
видимо, тонкость этого различия некоторых сбивает с толку.
[5] Перевод с лат. Ф. Петровского.
[6] С легкой руки Б. Спинозы, такой довод именуется asylum ignorantiae: лат. убежище невежества
[7] По свидетельствам современников, так высказывался даже такой крупный мыслитель, как Н.А. Бердяев.
[8] См.: Гегель.
Энциклопедия филос. наук. – В 3-х т. – Т. 2. – М., 1975. – С. 45, 51, 52.
[9] Иногда это единство называют «хронотоп», от греч. корней «время» и «место».
Комментариев нет:
Отправить комментарий