9.1. СОЗНАНИЕ КАК ФИЛОСОФСКАЯ КАТЕГОРИЯ
В разделе «Онтология»
сознание рассматривается не со стороны его деятельности (это будет предметом двух
следующих тем), но как некоторая форма бытия. А именно, как один из видов вид субъективного бытия, в отличие от объективного
бытия материальных явлений. Сюда же примыкает вопрос о происхождении сознания в
прогрессивном развитии материи.
В обыденной речи
сознательным называют существо, которое отдает себе отчет в своих чувствах,
мыслях и поступках. Это значит, что сознание содержит не только восприятие
внешнего мира, но и отражение в психике ее собственного содержания. Само это
слово во многих языках указывает на совместность и на возвратное действие: русское
со-знание, лат. con-science, и др. Такое
обращение психики на себя принято называть рефлексией,
от позднелат. reflexio – загибание,
поворачивание назад. Предложил этот термин во 2-й половине XVII в. английский
философ Джон Локк.
Он же ввел в
науку само понятие сознания: прежде, со времен Аристотеля, применяли расплывчатое
«душа». И сознание Локк определил именно как «восприятие того, что происходит у
человека в его собственном уме», т. е. как психическую рефлексию. Тут следует
помнить, что однокоренное слово «рефлекс» употребляется в противоположном
значении: как бессознательная автоматическая реакция нервной системы на внешние
раздражители. Оно раньше введено в науку французским ученым Р. Декартом, старшим современником Локка.
Рефлексия, как таковая, доступна
не только человеку, но и высшим животным. Они тоже испытывают эмоции, в какой-то
степени отдают себе отчет в своем состоянии, регулируют свое поведение. Это признавали
многие мыслители прошлого, в т. ч. Ф. Энгельс, о том же говорят
результаты многочисленных современных исследований поведения животных. По этой
причине, некоторые философы и психологи утверждают, что сознание в полной мере присуще
всем или хотя бы высшим животным. Причем иррационалисты подчеркивают положительную
оценку такого «сознания», при отрицательной оценке разума, как понятийного мышления. Ведь такое мышление всегда стремится
переделать существующее, и потому входит в конфликт с какими-то его частями.
Конечно, слово «сознание», как всякое другое, можно
наделить разными значениями: «слово терпит». Но в свете основного вопроса
философии сознание противостоит материи, как дух противостоит природе. А
животные принадлежат не к сфере духа, а к сфере природы; они могут быть одушевлены,
но не одухотворены. Значит, в научном плане сознание как таковое, или сознание
в его развитой форме, можно приписать
только человеку, и нельзя отрывать от разума. А в природе до человека можно
допустить лишь наличие зачаточных форм сознания.
Без разума, рефлексия у
животных ограничивается отражением внутреннего состояния психики в чувственном
восприятии. Пользуясь термином Г. Лейбница, мы называем его апперцепцией (лат. apperception –
самовосприятие)[1]. Такая рефлексия заведомо
несовершенна. Во-первых, здесь состояние одной части нервной системы отражается
другой ее частью (у млекопитающих
эту функцию выполняет кора больших полушарий головного мозга), но
состояние нервной системы как целого апперцепция отразить не может. Во-вторых,
чувственное отражение скользит по поверхности явлений, не схватывая их
сущности, и этим принципиально ограничивая активность своего носителя.
У человека эти недостатки устраняются именно развитием
понятийной рефлексии. Она поднимается
над чувственным восприятием и способна, в принципе, отразить любые процессы в
психике. Таким образом, первое научно правильное определение сознания гласит: это высшая, собственно человеческая, понятийная форма психической рефлексии.
Такое «рамочное» определение могут признавать философы разных направлений. Но в
его конкретизации, в трактовке свойств и происхождения сознания, основные философские
доктрины существенно расходятся.
Идеалисты и дуалисты считают сознание (или «душу») особой
субстанцией, существующей независимо от материи. В качестве ее коренных форм
могут выступать, напр., безличный Брахма индийского ведантизма, Перводвигатель
Аристотеля, христианский Святой Дух, неразложимая душа по Декарту, монады по
Лейбницу (фактически – элементарные души), Мировой разум в учении
Ф. Шеллинга, абсолютная идея Гегеля и т. д. Для субъективных
идеалистов такой субстанцией является личное или коллективное Я, напр. – родовой
человеческий дух в учении И.Г. Фихте, и др.
Материализм отрицает субстанциальность сознания, и толкует
его как свойство особых вещественных
структур, или – как особый способ обработки информации сложными материальными системами. Но в трактовке свойств
сознания виды материализма тоже существенно расходятся. Как мы уже отмечали, метафизический
материализм сводит сознание к материальным процессам в мозгу человека. Особенно
прямолинейно выражали такой взгляд немецкие вульгарные материалисты 2-й
половины XIX в.
Так, представитель этого направления Л. Бюхнер определял сознание
как высшую форму движения материи. Напомним,
что в диалектической классификации форм движения материи по Ф. Энгельсу
такой формы нет. Другой представитель вульгарного материализма, К. Фогт, писал:
«Все способности, известные под названием душевной деятельности, суть только
отправления мозгового вещества или, выражаясь несколько грубее, мысль находится
почти в таком же отношении к человеческому мозгу, как желчь к печени…»
Раньше примерно так же высказывался французский материалист Пьер Кабанис.
Позднее и в более тонком выражении представлял ту же позицию философ-самоучка Иосиф Дицген
(он независимо от Маркса и Энгельса пришел к диалектическому материализму, но
ему недоставало философской школы). Дицген писал: «мысль отличается от стола,
света и звука не более, чем эти вещи отличаются друг от друга». Этим он дает
понять, что дух, якобы, так же материален, как свет или звук, хотя внешне не
похож на них, как сами они не похожи на стол или друг на друга. Талантливо, но
неверно.
После открытия
физических полей популярной стала идея полевой природы сознания. По ее смыслу,
сознание противостоит веществу, но, якобы, не материи в целом. Зачастую в
сходном смысле трактуется концепция сознания как специфического квантового
явления. Среди ее энтузиастов числятся крупный физик Ю. Вигнер, известный математик
Р. Пенроуз, видный отечественный философ Е.М. Иванов и другие мыслители.
Но большинство специалистов (и мы в их числе) считает претензии этой теории неоправданными.
Нередко сознание
сопоставляют со сложными компьютерными программами. В западной философии
XX в. подобные трактовки поддерживали представители т. н.
редукционистского материализма (Р. Рорти, Д. Армстронг и др.) и т. н.
функциализма (Х. Патнэм, С. Шумейкер и др.) Но в развитии
информационной техники эти идеи не оправдались: ни одна компьютерная программа,
претендующая на роль искусственного интеллекта, не воплощает творческих способностей
человеческой мысли. До сих пор ни одна из них не прошла даже тест Тьюринга,
когда человек в заочной беседе с компьютером не смог бы определить, что его
собеседник – машина. Но и сам этот тест подвергается критике, т. к. не
учитывает чувственный опыт и практическую активность, недоступные для машины
как таковой.
Диалектический
материализм, как мы уже знаем, признаёт идеальность сознания. Так высказывались
и классики марксизма, но не всегда были в этом последовательны. Критикуя
Дицгена, В.И. Ленин писал: «…назвать мысль материальной – значит сделать ошибочный
шаг к смешению материализма с идеализмом». Но он же заявлял, что
«противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в
пределах… вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими
пределами относительность данного противоположения несомненна». А в позднейшей
марксистской философии, с присущими ей извращениями диалектики, вопрос об
идеальности сознания как бы затушевывался.
Между тем, к
заключению об идеальности сознания можно придти, просто «выворачивая»
диалектическое (категориальное) определение материи. В результате получим: сознание – это философская категория для
обозначения (такой) субъективной
реальности, которая не может существовать независимо от материи, и не может
восприниматься в ощущении. Оговорка «такой» необходима потому, что
субъективную реальность часто понимают как всю психическую жизнь человека
(«душа в целом»), или как, хотя бы, все формы психической рефлексии. Но то и
другое не совпадает с сознанием, в строгом его понимании.
Слова
«философская категория» указывают: как нет «материи как таковой»
(первоматерии), так нет и «сознания как такового». Сознание – только собирательное
понятие для обозначения класса психических явлений, которые могут быть бесконечно
многообразными по содержанию. Но если материя может существовать в виде
субстанций и их порождений, т. е. вещей,
то сознание не субстанциально, оно процессуально.
Сознание обнаруживается как определенные процессы в мыслящем существе, а помимо
них (напр., когда мы спим или бездумно отдыхаем) сознание существует лишь как возможность (потенция) таких процессов.
Но процессы не
существуют без вещей, с которыми или в которых они происходят; и сами процессы суть
формы бытия материи. Поэтому сознание не существует без материи, что и отмечено
во втором пункте нашего второго определения. Конкретнее, эта связь выражается в
том, что сознание 1) возникает как продукт развития материи – вещества мозга и нервной
системы; 2) оно осуществляется только благодаря деятельности этих материальных
структур; 3) оно выражается материальными знаками речи (звуковыми, письменными
или жестовыми). Наконец, 4) сознание обнаруживается в практике, т. е. в
материальной деятельности людей по изменению действительности.
Несмотря на
такую зависимость от материи, сознание все-таки идеально. В рассматриваемом определении это выражается словами
(сознание) «не может восприниматься в ощущении». Правда, сторонники
метафизического материализма утверждают, что сознание доступно ощущению. Но при
этом они смешивают понятийную рефлексию с чувственными сторонами внутренней
психической реальности человека: ощущениями, эмоциями (переживаниями), актами образного
мышления. Конечно, сознание существует в тесной близости и связи с другими,
чувственными компонентами психики. Тем не менее, оно составляет особенную,
сверхчувственную часть этой субъективной реальности.
Сторонники чувственной
данности сознания могут спекулировать на разработке т. н. мозго-машинных
интерфейсов (ММИ, они же – нейропротезы). ММИ позволяют человеку управлять
аппаратами и машинами посредством биотоков, т. е. как бы мыслью. На деле,
управляющим началом тут служат не понятийные мысли, а представления и эмоции, т. е.
материальные компоненты психики. Иногда они порождаются понятийной мыслью, но
могут возникать и помимо нее. Они порождают определенные импульсы в проводящих
нервах, т. е. – электрический сигнал, с которым можно связать определенную
реакцию управляемого механизма.
Исследования в данной
области сейчас наиболее активно производятся в США, но их фундамент создан в
60-е гг. XX века в ленинградском Институте мозга, возглавлявшемся тогда Н.П. Бехтеревой.
На экране осциллографа фиксировались т. н. паттерны – характерные
всплески, сопровождающие появление в мозгу данного человека мыслей, выражаемых
простыми словами, фиксирующими предметные представления: вода, хлеб и т. п.
С учетом опытов с данным индивидом, по всплеску на экране можно было опознать задуманное
им сейчас слово. Но у разных людей эти паттерны существенно различаются, у
одного человека они могут изменяться со временем, при нервных потрясениях или
при повреждениях мозга; а получить из них адекватные паттерны сколько-нибудь сложных
логико-понятийных мыслей никогда и никому не удавалось.
В предыдущей теме
мы отмечали, что общие материальные субстанции тоже не воспринимаются
чувствами, и приводили в пример физический вакуум. Но отсюда не следует, что
его можно назвать идеальным. Ведь физический вакуум абсолютно неощутим только
для нас, а существа из другой вселенной в принципе могли бы воспринимать его
чувствами. Ведь это качественно определенная реальность, свойства которой
установлены в науке. Но ощущать понятийное мышление не может никто, включая
самих носителей мысли и любые существа из любой вселенной.
Например, читая
данный текст, вы мыслите и, вероятно, что-то переживаете: допустим, удивляетесь
или сомневаетесь, либо представляете себе те или иные картины. При этом вы ощущаете
и текст, и свои эмоции, и, возможно, видите нечто перед вашим внутренним
взором. Но вы не чувствуете, каким образом происходит ваше логическое мышление,
т. е. – понимание и осмысление сообщаемой вам понятийной информации. Однако
его неощутимость не делает его чем-то недействительным. Так или иначе, оно
влияет на вашу жизнь, поведение и деятельность.
9.2. СОЗНАНИЕ КАК ПРОДУКТ ЭВОЛЮЦИИ
ОТРАЖЕНИЯ
Диалектический
материализм не разделяет идею панпсихизма, что сознание якобы размешано во всей
природе, однако находит в этой идее «рациональное зерно». Хотя материя не
обладает сознанием, у нее есть универсальное свойство, родственное сознанию.
Это способность отражения, в смысле сохранения предметами следов взаимодействия.
Универсальность отражения можно вывести из принципа всеобщей связи. Исторически
это понятие встречается уже в теории познания античных стоиков; но основы
современной теории отражения заложены В.И. Лениным, при ссылках на Э. Геккеля
и на других видных представителей тогдашней физиологической науки.
Отражение
выступает как сторона любого взаимодействия, и всегда несет какую-то информацию
об этом взаимодействии. Даже при разрушительных последствиях, напр., при пожаре
или при падении самолета, дознаватели находят информацию о причинах и о
характере воздействия, повлекшего такие следствия. Но наиболее информативный
характер имеет т. н. пластическое отражение: когда особенности одного из
взаимодействующих предметов сохраняются в облике другого предмета. Это, напр.,
отпечаток формы тела насекомого в застывшей лаве, оттиск штампа на воске или на
сургуче, или магнитный гистерезис – остаточная намагниченность тел, побывавших
в зоне действия магнита, и т. д.
Отражение всегда
сказывается на дальнейшем поведении предмета, а организмы используют его для
освоения действительности. В живой природе, до появления разума, отражение
проходит три основных ступени развития. Первая из их – раздражимость: отражение состояния среды в неспецифических реакциях
организма. Раздражимость свойственна каждой живой клетке, и не нуждается в
особой нервной системе. Она играет важную роль в жизни растений и простейших
животных (таксисы, тропизмы, настии и т. д.)
Вторая ступень –
чувствительность, т. е.
избирательное отражение организмом отдельных свойств среды: цветовых, вкусовых,
тактильных и т. д. Чувствительность требует хотя бы периферической
нервной системы, в которой имеются специализированные рецепторы и
соответствующие центры обработки информации. Например, пупырышки на языке
воспринимают вкус, глаза воспринимают свет и цвет; а мышцы рта, глаз, век, шеи,
другие мышцы тела определенным образом реагируют на эти раздражители.
Третий уровень –
психика (от греч. psyche – душа). Это целостное, предметно
оформленное отражение действительности посредством центральной нервной системы
(ЦНС, в основном – головной мозг). ЦНС суммирует данные всех рецепторов и
«привязывает» их к определенным предметам и событиям. У организма появляется возможность
действовать с учетом многих взаимосвязанных обстоятельств. Психика реальных
животных всегда ограничена; но в принципе
психика, как таковая, удовлетворяет всем потребностям отражения мира явлений и
приспособления организма к среде. Не один, так другой вид животных могут
приспособиться к любой среде обитания.
А понятийное
сознание появляется как новая способность, к отражению не только явлений, но сущности вещей, зачастую скрытой за ее явлениями.
Для приспособления такое знание не обязательно, зато необходимо для
планомерного преобразования действительности. Только зная, что сущность воды –
соединение двух газов, мы можем получать из нее водород и кислород. С учетом
сказанного, можно дать еще одно определение:
сознание – это способность к
отражению сущности явлений, и к планированию их целенаправленного преобразования.
Для познания
сущности не нужны новые органы восприятия и новый синтез ощущений, а значит –
не нужно создавать новые анатомические структуры. Действительно, в нервной
системе человека нет чего-то принципиально нового сравнительно с высшими
животными. Это провоцирует мистические теории, что сознание, якобы, помещается
в наш мозг некой сверхъестественной силой. Но головной мозг человека имеет значительно
большую относительную массу, и отличается мощным развитием коры больших
полушарий, отвечающей за рефлексию (около 44% всего объема нашего мозга). Это
позволяет нам претерпевать расщепление психики без угрозы для выживания. Ведь сознание
возникает именно путем функционального расщепления психики на две сигнальные системы (СС).
Первой СС принято называть систему чувственных
сигналов, действительно исторически
первую, т. к. в принципе она у нас общая с животными, унаследованная от
них. Вторая СС – система условных речевых сигналов. В развитом
виде она присуща только человеку, а у животных встречается в зачаточном
состоянии. Функции первой СС у большинства людей выполняет, по преимуществу,
правое полушарие, а второй СС – по преимуществу, левое полушарие головного мозга.
Поэтому о мышлении ассоциативном, чувственно-образном порой говорят как о
«правополушарном», а о понятийном мышлении – как о «левополушарном».
Учение о двух сигнальных
системах основал в 30-е гг. XX в. великий русский физиолог
И.П. Павлов. Он писал, в частности: «…речь специально, прежде всего
кинестетические ощущения, идущие в кору от речевых органов, есть вторые
сигналы, сигналы сигналов. Они представляют собой отвлечение от
действительности и допускают обобщение, что и составляет наше лишнее,
специально человеческое, высшее мышление…». Таким образом, Павлов сразу
зафиксировал два важнейших свойства человеческого сознания – его
понятийно-обобщающий характер, и неотрывность его от языка и речи. Подробнее мы
осветим эти свойства в следующем параграфе.
9.3. СОЗНАНИЕ И
ЯЗЫК. ДИСКУССИИ ОБ ИДЕАЛЬНОМ
Понятийная мысль
может быть выражена на любом языке, но без языка, как системы материальных знаков,
она не оформляется даже в сознании самого мыслящего субъекта. Это одно из
проявлений вторичности сознания по отношению к материи. «На духе с самого начала
лежит проклятие – быть “отягощенным” материей, которая выступает здесь в виде
движущихся слоев воздуха, звуков – словом, в виде языка», – писали
К. Маркс и Ф. Энгельс. Оговорим только, что язык не обязательно должен
быть звуковой. И в естествознании доказано, что мышление всегда сопровождается
внутренней речью и соответствующим двигательным возбуждением. У привыкших к звуковой речи слегка шевелится язык, у немых, привыкших
высказываться жестикуляцией, слегка шевелятся пальцы, и т.д.
Но важно
отметить, что в любом случае слова,
как знаки второй сигнальной системы, целиком условны. Они не зависят (Ленин писал: «не содержат ни грана вещества»)
ни от отражаемого предмета, ни от свойств нашего мозга. Так, слово «стол» не
имеет никаких признаков стола – ни столешницы, ни (допустим) прямоугольности,
ни тяжести, ни прочности, и т. д. Это слово по-разному звучит в различных
естественных языках, немые люди обозначают его каким-то жестом, а на письме оно
может обозначаться разными знаками на любом естественном или искусственном
языке. Можно поставить «птичку», или положить мелок и объявить слушателям, что
сейчас этот предмет представляет стол, и они будут принимать его за стол.
Хотя слово всегда
материально, сама его материальность, как видим, «абстрактна», безразлична и к
форме, и к содержанию как самого знака, так и обозначаемого предмета. В силу
этого, речевые знаки представляют собой наиболее подходящее средство для перехода
от чувственного отражения действительности к идеальной мысли. Именно на стадии речи,
качественное изменение форм бытия материи покидает стезю превращения в «свое
другое», и переходит уже в плоскость превращения в «иное», т. е. – в
идеальное. Вместе с тем, было бы ошибкой приписывать идеальность слову как
таковому: оно лишь посредник в становлении идеального.
Действительно идеален только смысл речи. Это
такое содержание мысли, которое выражается только с помощью понятий, и притом использует
не только их значения,
т. е. указание в них на некоторые
разряды явлений. Оно включает также понимание сущности этих явлений, т. е. понимание их устройства и возможностей
их развития (см. также п. 10.2).
Известно, что к символическому
обозначению способны и высшие животные, напр., шимпанзе и врановые птицы. Но даже
самые одаренные из них не поднимаются в развитии речи выше ребенка 2,5 лет. Это
как раз тот возраст, до которого дети усваивают только значение слов, но не их смысл. Они уже знают, как называются и как
употребляются почти все предметы их окружения, но не понимают устройства вещей, способов их создания
либо преобразования.
Но как
совершается сам переход от «абстрактной материальности» речевых сигналов к
идеальности смысла?.. Этого нельзя объяснить наглядно, потому что данный
процесс выходит за пределы пространственно-временных отношений между вещами. В
отличие, напр., от перехода парообразной воды в смешение атомов водорода и кислорода
и далее в скопление ионов, мы не можем представить переход к идеальному как
некий физический механизм. Мы здесь как бы стоим у моста, ближние опоры и
пролеты нам хорошо видны, а дальние теряются в тумане.
Однако в наши
дни отсутствие наглядности не смущает ученых даже в сфере естествознания.
Многое нельзя представить наглядно и в теории относительности, и в квантовой
теории, и в математике (напр., комплексные числа). Но все это можно, по
выражению Гегеля, «схватить в понятии». «Величайшим достижением человеческого
гения является то, что человек может понять вещи, которые он не может вообразить»,
– писал великий российский физик Л.Д. Ландау.
На «ненаглядность» сознания
указывает уже само происхождение слова «идеальное» от греч. idea. В греческом языке идея обозначает родовое понятие (напр., мебель
или животное), в отличие от видового понятия, обозначаемого словом эйдос (напр., стол или кошка). Стол
вообще или кошку вообще еще можно схематически представить на чувственном
уровне, т. е. такое понятие еще не до конца порывает с ощущением. А мебель
вообще, или животное как таковое, нельзя отразить даже в самом скудном
чувственном представлении. Таким образом, идеальное (в рациональном смысле
этого слова) есть просто сверхчувственное.
Но понятие
идеальности играет заметную роль в мировоззренческой и политической борьбе,
поэтому его научное понимание утверждается непросто. Некоторые философы считают
идеальной форму как таковую,
поскольку она «отрешается» от определенного вещественного наполнения. При этом
обычно ссылаются на Аристотеля (хотя сам он, на наш взгляд, не разделял это
воззрение). Другие (напр., М.А. Розов) связывают идеальное со знаковой
(символьной) репрезентацией предметов, присущей всякому отражению в живой
природе. Многие считают идеальными даже чувственные переживания и образы,
т. к. они построены не из вещественных элементов, а из ощущений и эмоций:
дескать, образ огня не жжет, а образ камня не имеет твердости или веса, и т. д.
(А.Г. Спиркин, Д.И. Дубровский и др.)
Однако все
перечисленные феномены встречаются в природе независимо от духа, в частности – у
высших животных. Следовательно, в философском смысле они материальны. К тому же, невещественное еще не значит
нематериальное. Конечно, ощущения невещественны, они сильно отличаются от
стола, света и звука, как сказал бы И. Дицген. Но при этом они целиком зависят
и от свойств отражаемого предмета, и от свойств нервной системы, и поэтому вовсе
не идеальны.
«…мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке»
(А.С. Пушкин,
1830).
Таким образом, идеальное не существует помимо живых
субъектов. Более того: оно утверждается и развивается лишь благодаря их общению, о
чем и пойдет речь далее.
9.4. ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ
ПРИРОДА СОЗНАНИЯ
Правильное,
адекватное сознание выступает как субъективное отражение объективной
действительности. Причем объективность содержания
в этом отражении достигается именно благодаря предельной субъективности его формы. Ведь только условность речевых сигналов
позволяет нам представлять предметы в сознании такими, каковы они
безотносительно к преломлению их свойств через наши органы чувственного восприятия.
И только эта условность дает нам возможность постигать общие и глубинные
моменты действительности – причины, сущности, законы и т. д., –
которые не воспринимаются в ощущении.
Но в той же
условности коренится склонность сознания к заблуждениям. Произвольные
комбинации условных знаков легко отрываются от реальности, в силу чего
заблуждения сопровождают человечество на всем его пути. Даже наука порой
развивалась на основе теорий, затем признанных ложными. Таковы, напр.,
геоцентрическое учение в астрономии, теория импетуса в механике, теории
теплорода и флогистона в физике и в химии, учение об электрических флюидах,
и т. д. Однако остающихся «процентов истины» хватает для того, чтобы
искупить издержки творчества, и обеспечить человеку господство над природой,
недостижимое для неразумных существ.
Но каким образом
из массы ненадежных конструкций сознания отбираются более или менее правильные
отражения реальности?.. Такой отбор совершается посредством социальных
механизмов, которым и посвящен данный параграф. Ведущую роль среди них играют речевое общение и практика. «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная
речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг
обезьяны постепенно превращается в человеческий мозг», – писал Ф. Энгельс.
Речевое общение
(в широком смысле, включая чтение, восприятие радио- и телепередач, переписку
по почте или в компьютерных сетях, и т. д.) помогает индивидам преодолеть их
индивидуальные заблуждения, используя для этого опыт других людей и
ориентируясь на общественное признание. Кроме того, общение с людьми и восприятие
их оценок развивает наше самосознание. «Знать себя невозможно без помощи
друга», – писал Аристотель. Поэтому в еще недавнем прошлом, до широкого
распространения телевидения и интернета, наблюдалось значительное различие
среднего интеллектуального уровня жителей больших городов и малых селений; не полностью
стерлось оно и поныне.
Но речевое
общение не избавляет нас от коллективных
заблуждений, обусловленных ограниченным уровнем развития данного сообщества. Порой
оно, наоборот, навязывает индивидам типовую ограниченность. В силу этого, общественное
мнение нередко подавляет ростки нового, прогрессивного сознания. Оно же ответственно
за казнь Сократа, за преследования Дж. Бруно и Г. Галилея, за многие другие
притеснения выдающихся людей их современниками. Более полно истина
удостоверяется практикой, конкретнее –
успехом или неуспехом деятельности, основанной на данном знании. Без этого гении
оставались бы, как правило, навсегда непризнанными.
Роль практики
как критерия истины специально рассматривается в следующей теме. Здесь
ограничимся пояснением, что практика действует именно как социальный механизм. Ведь она эффективно развивается только в
обществе, и только исторически, благодаря накоплению знаний и опыта, передаче
их от индивида к индивиду, от поколения к поколению.
Релятивистская «гипотеза
культурного интеллекта» (англ. the
cultural intelligence hypothesis; Эстер Германн и др.) полагает, что интеллектуальные
способности человека развились исключительно в связи с требованиями сложной
социальной организации людей. Но социальная организация обезьян, муравьев и
некоторых других животных тоже отличается сложностью, однако это не сделало их
мыслящими существами. С другой стороны, установлено, что количественный рост сообществ
людей и повышение степени их организации исторически коррелируют с постепенным
выпрямлением лобной кости человека, т. е. – с прогрессом мозговых
структур, отвечающих за логическое мышление и сознательную волевую деятельность.
Таким образом, наша
общественная организованность – не предпосылка, а следствие развития разума. Опора
же его прогресса – не сами по себе социальные отношения, но совместное
целенаправленное преобразование среды. «Гипотеза культурного интеллекта», что
называется, ставит телегу впереди лошади.
В то же время, вне
человеческого речевого и деятельного общения разум не формируется. Это доказано
многочисленными наблюдениями за т. н. «маугли» – детьми, попавшими в длительную
изоляцию от человеческого общества. Логическое мышление, в отличие от ассоциативного,
не опирается на особые анатомические структуры: оно формируется в общении
мыслящих и действующих существ. Природа как таковая создает лишь предпосылки сознания, а реализуется оно в
бытии общества и в его историческом развитии.
Подытоживая
сказанное, можно дать результирующее определение сознания: это способность
высоко развитой и социально организованной материи к идеальному (смысловому) отражению действительности посредством условных речевых знаков, и к
целеполаганию на этой основе. Данная формула – как бы вершина «пирамиды»
определений сознания, и должна рассматриваться совместно с другими его
определениями, приведенными выше.
9.5. СОЗНАНИЕ И
ПСИХИКА
Эти вопросы, по большей
части, являются предметом психологии, но имеют существенные философские
аспекты. Первый из них – понятие души.
В современном рамочном определении, душа есть источник самодвижения организма,
не сводящийся к автоматическим инстинктам и рефлексам. А в философской трактовке
души исторически сложились две основные концепции: платоновски-картезианская и
аристотелевская.
Согласно Платону и
Декарту, душа есть особенная сверхъестественная сущность, наряду с телом. Она
якобы абсолютно проста и неделима, а потому неразрушима и бессмертна. По
Платону, душа может пребывать отдельно от тела, в мире эйдосов. Декарт считал
также, что душа помещается отдельно от тела, и присуща только человеку, а
животные, даже высшие – просто рефлекторные автоматы. Фактически эти идеи
вытекают из смешения души с духом, присущим только разумному существу, и
действительно как-то возвышающимся над телом и над природой вообще.
В конкретных науках эти
концепции не применяются, и научной критики не выдерживают. Ведь, во-первых, нет
фактических свидетельств о существовании души отдельно от тела. Во-вторых, неделимость
предмета не гарантирует ему вечного бытия. Электрон и его античастица
(позитрон) неделимы, однако взаимно уничтожаются (аннигилируют) при
столкновении друг с другом. В-третьих, высшие животные явно испытывают эмоции,
а порой переживают внутренние конфликты и противоречивые устремления. Следовательно,
душа у них есть, и она не проста.
Тем более не проста душа
у людей, психика которых включает две сигнальные системы и два уровня рефлексии.
В болезненном состоянии у человека может возникать устойчивое раздвоение
личности, – вспомним хотя бы повесть Р.Л. Стивенсона «Доктор Джекил и мистер
Хайд». Не случайно большая группа психических заболеваний человека именуется шизофрения, буквально – расщепление души
(от греч. schizō – раскалываю и phrēn – душа, ум). Даже Платон различал
у человека три части души – страстную, волевую и разумную, а иногда выделял и
элементы души, участвующие в восприятии.
Аристотель первый в
истории европейской науки сочинил специальный трактат «О душе». Он трактовал душу,
в ее основе, как природное явление и, соответственно, как предмет естествознания:
«изучение души или состояний ее есть, – пишет он, –
дело рассуждающего о природе». И не как что-то отдельное от тела, а как
принцип его организации, внутреннюю сущность живых существ, «первую энтелехию
(воплощение устремлений. – В. С.) естественного тела, обладающего органами».
«...Душа – суть бытия и форма такого естественного тела, которое в самом себе
имеет начало движения и покоя, но не такого тела, как топор», – писал Аристотель.
Он выделял три уровня души, и три ее составляющих у человека: растительную,
животную и разумную душу. Первая из них обеспечивает питание, рост и
размножение организма, вторая – чувственное восприятие и движение, третья –
мышление в понятиях, у Аристотеля – «ум». По его мнению, «очевидно, что во
всяком случае то, что называют умом в смысле разумения, не присуще одинаково
всем живым существам, даже не всем людям». Два первых вида души составляют ее
природную часть, которая исчезает вместе со смертью тела. сложнее обстоит с разумной
частью души.
По
Аристотелю, она не содержит внутренних источников тления, т. к. разум по
своей природе универсален и способен разрешать любые противоречия. «Что
касается ума, то он, – пишет Аристотель, – ...появляется, по-видимому, внутри
[души] и не разрушается»; «...Старение происходит не
оттого, что душа претерпела какое-то изменение, а оттого, что претерпело
изменение тело, в котором она находится... Мышление и умозрение также слабеют,
когда внутри [тела] разрушается нечто другое,
само же мышление ничему не подвержено».
Эта особенность разума
порождает порой мистические представления об индивидуальной жизни духа после
смерти тела. Аристотель отвергает платоновское переселение душ, но тоже
допускает, что личный разум не гибнет, а возвращается в божественный
бестелесный эфир. Допускает даже вопреки собственному выводу: «Итак, душа неотделима от тела; ясно также, что неотделима
какая-либо часть ее...». Тут сыграл свою роль тогдашний недостаток
знаний о функциях мозга. Аристотель считал носителем души кровь, средоточием ее
– сердце, мозг же – простым охладителем крови; и полагал, таким образом, что разумное
мышление не имеет органа в теле.
На наш взгляд, эти
позиции можно отчасти примирить, учтя, что индивидуальный разум фактически
представляет собой общественный продукт.
После гибели тела он как бы возвращается (не в эфир, а) в лоно общественного
сознания, и сохраняется субъективно как доброе имя индивида, и объективно – как
его вклад в культуру человечества. Такие представления подробно развил русский
ученый В.М. Бехтерев в работе «Бессмертие человеческой личности как научная проблема».
Но он подводил подобное бессмертие разума под некий, никем не доказанный, закон
сохранения нервной энергии.
Концепция
Аристотеля лежит в основе современной научной психологии. Правда, сейчас не
принято говорить о растительной душе. Считается, что простейшие существа и
растения, а также низшие животные (у которых отсутствует центральная нервная
система, ЦНС) – существа живые, но не одушевленные. А душа, в ее минимальном представлении, трактуется
как интегральная функция ЦНС. Но в полной (или в наибольшей) мере
одушевленны те (высшие) животные, которые обладают развитой апперцепцией
(чувственной рефлексией). В этом плане, душа можно определить как субъективную
реальность, общую для человека и высших животных. Наконец, понятийное мышление
образует надприродную, разумную часть души человека; это и есть дух как таковой, в его не мистическом,
реальном бытии.
Наличие у людей двух сигнальных систем и, соответственно,
двух основных частей души, задает сложную структуру нашей ментальной жизни. Даже
память, простейшая из ментальных
функций, у человека включает в себя разные способности: сохранять образы и
эмоции (чувственная память), или удерживать понятия и концепции (логическая
память), запоминать непроизвольно или по сознательному решению. Знание представлено в нашей психике и
как чувственный опыт, и как понятийные структуры, отражающие суть вещей, недоступную
ощущению. Воля
у людей тоже выступает двояко: как природное влечение, порой подчиняющее себе
разум, и как способность человека подчинять свою природу требованиям рассудка и
разума.
Оговоримся,
что в западной философии эпохи модерна и постмодерна волю зачастую трактуют
только в первом смысле (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше и др.) Фактически, само
понятие воли здесь подменяется понятиями желания или потребности, в
соответствии с общей зооцентрической ориентацией буржуазной идеологии. Но в
классическом смысле, человеческая воля
(в отличие от похотения), – это именно способность подчинить себя рациональным требованиям
разума.
Эта
традиция также восходит к учению Аристотелю о душе. Он здраво полагал, что
произвольные и волевые действия не тождественны: волевыми являются только
действия по разумному стремлению. Где нет разума (напр., у младенцев, животных,
у лишенных рассудка людей), там не и
воли. А внешне сходные феномены в мире животных современная физиология
обозначает не как волю, а как доминанту
– господствующий очаг возбуждения в нервной системе. Учение о доминанте
сформулировал в 1911–1923 гг. выдающийся русский физиолог А.А. Ухтомский.
В сознании необходимо присутствуют две стороны: предметное сознание, т. е.
понятийная рефлексия над отражениями объективной действительности, и самосознание – понятийное осмысление
самих психических процессов, включая рефлексию над самой рефлексией,
чувственной и понятийной. Назначение самосознания
– анализировать и целенаправленно изменять само наше сознание, регулировать
нашу психику в целом. Но при всей его важности и необходимости, ведущая роль в
психической жизни людей и общества принадлежит предметному сознанию, на котором основана практическая деятельность
людей.
Всем живым
существам свойственна интенциальность
(от лат. intentio – стремление),
т. е. способность направлять свою активность на некоторые предметы. Это
как бы современная форма понятия энтелехии по Аристотелю; применительно к
людям, данный факт подчеркивает ведущую роль предметного сознания относительно самосознания. У человека интенциальность
может проявляться как целеполагание.
Это – продукт разума, который создает идеальный образ
будущего, и ставит задачу преобразования действительности, опираясь на
понимание сущности явлений. В природе до человека целеполагания как такового нет. Однако целесообразные
действия высших животных направляются, на современный взгляд, не только инстинктами
или автоматическими рефлексами, но и чувственным представлением о желаемом результате.
Чтобы объяснить целесообразное
поведение животных, И. Кант в свое время допускал условное применение
понятия цели в сфере биологии. В современной науке ту же роль выполняет категория
психической установки (природное предрасположение
к определенной деятельности). Это понятие введено немецким психологом
Л. Ланге в
Доказано,
что сознательные действия составляют сравнительно тонкий верхний слой нашей психической активности. В подавляющей массе она состоит из бессознательных процессов, которые не достигают даже уровня
апперцепции. Это проявления врожденных инстинктов, а также бесчисленных
привычек, условных рефлексов, навыков и т. д. Зачастую такие реакции вырабатываются
при участии чувственной апперцепции или даже понятийного мышления, но затем
переходят в сферу бессознательного.
Такая
автоматизация рутинных психических процессов дает двойную выгоду. Во-первых, она
раскрепощает сознание для творческой деятельности. Во-вторых, она намного
ускоряет реакции организма, тогда как размышление связано с торможением внешней
активности. По данным физиологии, двигательный и инстинктивный центры работают
в 30000 раз быстрее, чем интеллектуальный центр, а эмоциональный центр может
работать быстрее еще в 30000 раз. Нередко такие автоматические, бессознательные
или слабо осознанные чувственные реакции спасают нас в опасных ситуациях. А
эффективная профессиональная деятельность требует, как правило, не только
знаний и умений, но также навыков.
С
возможностью бессознательных действий связана психическая внушаемость (лат. suggestio).
Всякий самоконтроль несовершенен, и некоторые сигналы, особые положения тела
или специфические ситуации могут вызвать у живых существ неконтролируемые
реакции или отключение психической активности. Так, достаточно некоторое время
подержать курицу вверх ногами, и она впадает в транс, теряя способность
двигаться самостоятельно. На таком фоне возможно внушение чужой воли. У человека
оно может осуществляться подменой словесных команд его собственной психики командами
другого лица. Вне контроля рефлексией, ЦНС индивида «не замечает» такой подмены,
т. к. слова, в отличие от чувственных восприятий и переживаний, лишены индивидуальной
окраски.
При
этом не всегда обязателен собственно гипноз (погружение в транс или в сноподобное
состояние). Сегодня популярно т. н. нейролингвистическое программирование
– набор способов словесного внушения бодрствующему человеку. Оно часто
используется в политической идеологии, в рекламе, в т. н. пиаре. К
запрещенным сейчас средствам внушения относится «эффект 25-го кадра»: не
замечаемая сознанием, однако воздействующая на психику информация в видеоряде. Не
факт, что на деле она кем-то не используется.
Ошибочно
переоценивать культурную значимость внушения и причислять его к высшим
способностям психики. На деле суггестивные способности коренятся в низших
структурах психики и, видимо, были более развиты у наших обезьяноподобных
предков, а затем – оттеснены на периферию психической жизни прогрессом
рационального мышления, по закону иерархической компенсации (см. п. 4.4).
А
человек, не желающий поддаваться внушению, может эффективно ему сопротивляется.
При нормальном состоянии психики сама внушаемость имеет границы. Нельзя внушить
здоровому человеку позорящие, грубо безнравственные, преступные или явно
вредящие ему действия. Но при травмированной психике, или с использованием
специальных средств, внушение может перерастать в т. н. зомбирование,
когда человек бессознательно осуществляет любые внушенные ему команды.
Г. Лейбниц сводил бессознательное к «малой перцепции», которая
не в состоянии преодолеть порог восприятия и стать апперцепцией. По современным
представлениям, «малые перцепции» относятся к области смутного осознания. Область эта достаточно широка. Не все
воспринимаемое мы успеваем опознать, и тем более – осмыслить, и не всегда есть
в этом настоятельная потребность. Порой смутное осознание порождает мифы, вроде
сообщений об НЛО – неопознанных (!) летающих объектах. А в ряде случаев, склад
нашего ума или характера не позволяют подняться до ясного восприятия и понимания
некоторых явлений. Особенно трудно человеку достичь ясного осознания негативных
особенностей своей личности, или пороков своей социальной группы.
Между
сознанием и бессознательным есть еще одна переходная сфера
– подсознание. Это область влияния на
наше сознание рефлексов, привычек и влечений, почему-либо вытесненных из сферы
сознания, или поставленных им под запрет, допустим, воспитательным внушением. Подсознательные
действия совершаются обычно под контролем внимания, но вопреки установкам
разума, показывая относительную слабость разумной воли у данного индивида. Например,
человек хочет расстаться с привычкой к курению, но та же привычка диктует ему
доводы, оправдывающие нарушения этого обязательства: обеспокоенность, скука,
потребность расслабиться и т. д. Особенно, если рядом курят другие:
конформность присуща нашей психике, и в известных пределах является нормой социальной
жизни.
Волнует философов также психофизическая проблема. Это вопрос о
том, как высшие психические явления (мышление, эмоции) связаны с физиологическими
(нейрогуморальными) процессами в ЦНС. В
Согласно теории психофизического параллелизма (другое
название – эпифеноменализм), сознание – только эпифеномен бессознательных
телесных процессов, т. е. сопутствующее им побочное явление, большей
частью бесполезное. Напр., Г. Лейбниц и Н. Мальбранш (XVII–XVIII вв.)
считали, что соответствие нервной активности и сознания предустановленно
божеством. По учению Мальбранша (т. н. окказионализм), мы по своему
желанию не могли бы даже поднять руку; но бог улавливает всякое желание, и
совершает за нас соответствующее действие своей чудесной силой.
В XIX в. идею
психофизического параллелизма развивали известные психологи В. Вундт и
Г. Фехнер; в XX в. – сторонники т. н. элиминативного физикализма (философы
Р. Рорти, П. Фейерабенд и др.) Один из представителей этой теории писал,
что если бы мы в совершенстве знали нервную систему В. Шекспира и все
воздействия на нее, то могли бы с исчерпывающей полнотой понять, как и почему
его рука начертала рукопись «Гамлета», не предполагая при этом в голове
Шекспира никакого сознания.
Другие мыслители
склоняются к теории психофизического взаимодействия;
иногда ее называют «интеракционистская модель». В ней мозг трактуется как
вспомогательный материальный инструмент идеального сознания, которое существует
вне нашего тела. По мнению Р. Декарта, сознание и мозг соотносятся как
пианист и рояль. В XIX и XX вв. подобные идеи развивали, напр., американский философ и психолог
У. Джеймс и
немецкий психолог К. Штумпф. В наше время сторонники этой теории
сравнивают мозг с компьютером, а сознание – с программистом.
Порой в пользу этой
концепции толкуют редкие, но подтвержденные случаи, когда сильные повреждения
мозга, и даже утрата значительной части его вещества, не приводили к сильному
нарушению мыслительных способностей. Но другие исследователи объясняют эти
случаи холистической, нелокальной природой деятельности мозга. «Причина,
по которой можно обойтись без столь значительной части мозговой ткани, состоит
в том, что мозг обычно действует как одно целое», – писал известный психиатр
Э. Бёрн.
Такое объяснение
приемлемо и для философии диалектического материализма. Но в отношении
материальных процессов психики, включая чувственную апперцепцию (напр., эмоции
и образное мышление), вопрос об их связи с физиологическими процессами остается
в компетенции естествознания. А идеальный смысл порождается посредством слова,
которое материально по форме и идеально по содержанию. Это предполагает историческую
первичность языка в отношении идеального мышления. Здесь и «речь» животных, и
звуковое общение гоминид, не достигших еще ступени человека разумного.
По современным представлениям,
такой язык старше человеческого разума на десятки, а возможно – и на сотни
тысяч лет. Смысл порождается речью, в психике человека, сначала случайно и
спорадически. Затем он, уже обработанный, запечатлевается в речи, и далее
развивается по закону взаимного перехода причин и следствий. А сам процесс обработки
идеального смысла, повторим, недоступен для чувственного представления.
КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
к разделу «онтология»
1.
Что означает слово материя, и как материя рамочно понимается
в философии?
2.
В чем особенность трактовки
материи гилозоистами и панпсихистами?
3.
Чем различаются в понимании свойств материи материалисты
и идеалисты, метафизики и диалектики?
4.
Какие этапы развития прошли научные представления о
материи?
5.
Когда философы правильно определили материю как вещество,
и почему наука не остановилась на этом определении?
6.
Сформулируйте и проанализируйте категориальное (диалектическое)
определение материи. В чем недостатки ленинского варианта этого определения?
7.
Определите понятие движения. Как соотносятся движение и
материя, с точки зрения современной науки?
8.
Назовите основные формы движения, и сформулируйте принципы
их взаимных отношений по Ф. Энгельсу.
9.
Охарактеризуйте две физических и три философских
концепции пространства и времени. Что вы можете сказать о «нефизических» формах
пространства и времени?
10.
Взаимосвязь пространства и времени в свете теории
относительности. Четырехмерный континуум Минковского.
11.
Проблема атомарности пространства-времени, и проблема
числа их измерений, в свете современной науки.
12.
Как фиксируется феномен сознания, каков его решающий признак?
Есть ли сознание у животных?
13.
Чем различаются материализм и идеализм в понимании
свойств сознания?
14.
Учение И.П. Павлова о двух сигнальных системах, и
роль его в понимании сущности сознания.
15.
Что такое идеальное (желательно – с разных точек зрения)?
16.
Некоторые философы считают, что сознание воспринимается
чувствами. В чем причина такой ошибки?
17.
Дайте определение сознания с учетом его социальной
природы.
18.
Как сочетаются сознание, бессознательное и подсознание в
жизни человека?
19.
В чем особенность строения человеческой психики
сравнительно с психикой животных?
20.
Что такое душа, каковы уровни ее бытия?
21.
Сформулируйте психофизическую проблему и раскройте три основных
подхода к ее решению.
[1] В психологии тем же словом порой обозначают зависимость нового
восприятия от наличного содержания психики.
Комментариев нет:
Отправить комментарий