ПОЧЕМУ СЕГОДНЯ ПОБЕЖДАЮТ ГЕИ?

Повредил ногу, сижу дома, решил заодно оживить свой блог. Тема неприятная, но сегодня она навязывается нам политиками, начиная с американского и французского президентов и заканчивая отечественной болотной оппозицией.

Моя оценка этой темы как неприятной – прежде всего физиологическая. И нормальные половые отношения не очень-то чисты, но эта грязь в значительной степени оправдывается перспективой рождения новых поколений разумных существ. К тому же, первичные половые органы мужчины и женщины специализированы. Благодаря этому, отношения полов избавлены от дополнительной грязи, присущей жизни тела. Наконец, мужчины и женщины дополняют друг друга не только в половой физиологии, и в их любовных отношениях есть корень возвышенного влечения к идеалу. 

Между тем, однополые физиологические отношения возможны только через избыточное и противоестественное погружение в грязь. Анус пассивного гомосексуалиста становится дважды мерзким и медицински ненормальным, мужской член активного гомосексуалиста регулярно окунается в чужой кал. Лесбиянки занимаются отвратительной взаимной мастурбацией, постоянно копаясь в чужой гадости. Не без влияния геев и лесбиянок, и в отношениях мужчины с женщиной сейчас широко распространяется такие, мягко говоря, негигиеничные акты, как анальный секс и куинлингус. Отсюда – резкий взлет СПИДа и всех венерических заболеваний.

Почему ж эта вредоносная мерзость так активно утверждается в современной жизни?.. Общий, политически еще "абстрактный" ответ – разложение индустриального типа хозяйства, со всеми социальными формами его бытия. Распад общества всегда начинается с разложения семьи и с извращения брака, которые выступают как формы постепенного бессознательного самоистребления отжившего социума.

Вообще говоря, природные уродства половой сферы, да и продукты разложения прежних форм общества, присутствуют во всей человеческой истории. Однополый секс был широко распространен в античном мире, нередко встречался и на Древнем Востоке. Однако во времена письменной истории мы находим только такие его формы, которые не препятствуют построению нормальной семьи и воспроизводству населения, иначе сама культурная история была бы просто невозможной. Зато в т.н. темные века (т.е. в первые столетия по разложении прежней культуры) господствовала, видимо, безграничная сексуальная свобода.

И нам надо быть готовыми к тому, что дело не кончится признанием равноправия сексуальных меньшинств. Уже сейчас они, при поддержке западных политиков, со страшной силой лезут в каждую душу, а скоро полезут в каждые трусы. И этим дело тоже не ограничится.. Недалеко то время, когда гражданин свободного западного мира сможет официально жениться на козе, а также и на козле, и создать т.н. шведскую семью с ними обоими, а также с овцами, ослами, коровами, быками, их телятами, с собаками, с собственными и с чужими малолетними детьми обоего пола и т.д. И знамя этой свободы Голливуд, как водится, понесет по всему миру, при поддержке американских авианосцев. А изгоями будут, как некогда в Содоме и Гоморре, именно те люди (и страны), которые недостаточно «продвинуты» в разврате или пытаются как-то его ограничить.

Теперь конкретно о том, почему современные западные политики активно поддерживают этот мерзкий процесс разложения семьи, общества и личности, зачастую – вопреки мнению народа. Собственно, отчасти я уже писал об этом в настоящем блоге около двух лет назад (см. посты «Три концепции сущности человека» и «Свобода человека, индивида и личности» от 1 и 20 июля 2011 г.). Сейчас вкратце напомню и немного дополню.

Буржуазное общество занимает на лестнице исторических форм примерно такое же место, как биологическая форма движения – на общей лестнице форм бытия материи. Соответственно, идеологи этого общества исповедуют натуралистическую концепцию человека. Согласно ей, люди – всего лишь вид животных. Поэтому свобода человека трактуется в буржуазной идеологии как раскрепощение биологических стремлений: напр., идеал дикого Запада с Данди Крокодилом, и т.п. дребедень. Конечно, реальная жизнь в полноте ее этой (и любой другой) идеологией далеко не охватывается и не отражается. Зато идеология образует стержень публичной политики, согнуть который не могут все мышцы социального тела.

А среди биологических стремлений, после проблемы выживания, на первый план выступают стремления сексуальные. Плюс к этому, в индустриальном обществе подавляющее большинство индивидов не имеют хозяйственной свободы, следовательно, не являются господами своей судьбы. В такой ситуации высшей формой свободы индивида оказывается свобода реализации его биологических капризов. А среди них наиболее социально значимы как раз сексуальные извращения. Следовательно, с точки зрения этой идеологии, именно они являются высшим выражением свободы.

Поэтому никто из буржуазных политиков не смеет возражать против самой широкой пропаганды и всяческого узаконения сексуальных уродств. А народ в илотском индустриальном обществе являет собой только сумму экономических и политических нулей, замороченную иллюзией демократии, и не может сопротивляться правительству. Не далее как вчера Верховный суд США отменил запрет на однополые браки, принятый народным референдумом (!) штата Калифорния, и успел уже в срочном порядке отвергнуть апелляцию штата против своего решения. Даже если народ захочет в таких условиях сменить политиков, выбирать новых ему придется из таких же сво… э-э… светочей свободы. Не в геях беда, а в политиках.

Пока индустриализация была на подъеме, подобные негативные моменты в значительной степени компенсировались оптимистическими надеждами. Человек еще считался разумным существом, а не машиной желаний. Но в эпоху постмодернизма на смену оптимизму пришел гомосексуализм, а там грядет и содомия. Не знаю, так ли погибли Содом и Гоморра, как это описано в Библии; но не погибнуть они не могли. Либо собственное физическое вырождение, либо брезгливая ненависть здоровых молодых народов, а скорее – то и другое вместе, должны были устранить эту кучу навоза с путей человеческой истории.

Но чтобы такие здоровые народы сами утвердились в истории, необходимо сменить отмирающий индустриальный тип хозяйства на некий более прогрессивный его тип. Человечество ведет такой поиск не первое десятилетие, но цель все еще за горизонтом. И кто будут эти молодые здоровые, пока неясно. Вряд ли – арабы, сексуально «правильные», но объективно отсталые.

Хотелось бы, чтобы русские оказались среди этих перспективных народов. Мы вообще-то нация не старая. Но хватит ли у нас характера противостоять влиянию Запада?.. Пока, увы, не хватало, и настоящее не обнадеживает. Может, это у нас подростковое, а Путин все-таки сделает то, что не удалось и Сталину, т.е. – сделает нас взрослыми людьми?..

Ну-ну. Поживем – увидим. Если, конечно, геи, лесбиянки и американские беспилотники нас раньше не затрахают до смерти.

ИСТОРИЯ ЗНАНИЯ. 7: ПОСТНЕКЛАССИКА

Применение нового знания в рамках неклассической эпохи сводится к ядерной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки в августе 1946 г. Но сразу после второй мировой войны началась Научно-техническая революция (НТР), которая является предпосылкой нового, постнеклассического этапа в развитии науки. Некоторые специалисты считают, что НТР продолжается и поныне. Мы полагаем, что она в основном завершилась к концу 70-х гг. XX в., когда и начался собственно постнеклассический этап. Это не исключает продолжения революционных процессов в отдельных направлениях науки.

Важные стороны НТР связаны с первыми позитивными применениями знаний о сфере становления вещей. Именно в период НТР была создана мирная ядерная энергетика. Тогда же (1954–1960 гг.) возникли мазеры и лазеры, возможность которых была предсказана еще Эйнштейном. В 40-е гг. созданы основы современной теории химической связи с учетом квантовой механики. Это достижение обернулось бурным прогрессом химии, без чего невозможны были бы многие успехи современной науки и техники.

С первых лет НТР началась активная разработка компьютеров. С 80-х гг. XX в. распространяются персональные ЭВМ, к его 90-м гг. формируется всемирная компьютерная сеть Интернет. В результате, с учетом прежних достижений информационной техники, к концу XX в. уже полностью сложился новый информационно-культурный пласт. Это эфирно-дисплейная культура, объединяющая кино, телевидение, телефонию, радиосвязь и Интернет. Она существенно дополняет «бумажную» книжно-газетную культуру, а во многом и конкурирует с ней.

Расширились представления о формах бытия материи. Постнеклассическая наука, наконец, добавила физический вакуум, как еще одну форму бытия материи, к веществу и полю – формам, признанным классической наукой уже на ее излете. Первые эмпирические доказательства существования этой формы (эффект Казимира и лэмбовский сдвиг) предсказаны как раз в начале НТР, в 1947–1948 гг. В 1958 г. казимировское притяжение было впервые обнаружено экспериментально.

В результате хозяйственного применения достижений неклассической науки и самой НТР, производство в эту эпоху постепенно выходит за пределы механической технологии. Все большее значение приобретают физические (ядерная реакция, лазер, направленные взрывы и др.), химические, биологические технологии. Таким образом, подрываются социальные корни механицизма, заключенные ранее в организации общественного производства.

Известно также, что в ходе НТР существенно изменились отношения между наукой, техникой и производством. Наука превратилась из «обслуги» в лидера, направляющего развитие техники и всего общественного хозяйства. Вместе с тем, на авансцене прогресса оказываются не фундаментальные, как прежде, а прикладные научные дисциплины. Точнее выражаясь – те, которые прежде считались прикладными. Как раз в период НТР завершается обособление таких наук, начавшееся еще внутри предыдущей, неклассической эпохи.

В совокупности эти дисциплины порой называют технонаукой. Хотя они в основном опираются на естествознание, у каждой из них – свой предмет и свои методы познания, которые нельзя свести к предмету и методам фундаментальных наук. И по своему общему характеру они являются уже не науками о природе, а науками о культуре. Конечно, о культуре материальной, которую называют также второй природой или миром артефактов.

Появляются в этой области и обобщающие дисциплины, которые имеют общенаучный, а отчасти даже философский характер. Их нельзя назвать просто техническими, скорее это именно обобщающие науки о материальной культуре. Таковы кибернетика, общая теория систем, и в определенной степени – информатика. К тому же блоку примыкает синергетика Пригожина-Хакена, которая определяется обычно как общая теория спонтанной самоорганизации. Со временем она заняла место лидера постнеклассического этапа эволюции науки. Самоорганизация рассматривается и другими дисциплинами того же блока. В соответствии с этим, главный научный итог НТР мы формулируем как обращение науки к постижению процессов самоорганизации на всех уровнях бытия материи.

Синергетика отличается от других дисциплин внутри данного блока своим физическим характером, и тем, что изучает процессы с ведущей ролью положительной обратной связи. Таковы все процессы спонтанной самоорганизации. Такие процессы имеют наглядно необратимый характер. Тем самым учение синергетики направляется на познание необратимости состояний систем и предметов во всех областях реальности. Именно эти результаты обеспечили синергетике ведущую роль в современном прорыве науки за пределы линейного, механистического способа мышления. Другие дисциплины того же блока в основе своей математические, и исследуют главным образом процессы гомеостаза, в которых преобладает отрицательная обратная связь.

Иногда появляются утверждения о лидирующей роли биологии в современной науке. При этом обычно имеют в виду стремительное развитие самой биологии и быстрый рост ее значимости в практической жизни людей и общества. Но если говорить об основе картины мира и об идейном руководстве, то идея лидерства биологии остается без фактического обоснования. Наоборот: в самой биологии все более высокую роль играют идеи синергетики.

Если включать механику в физику (что присуще обыденному сознанию), то можно сказать, что лидером науки в Новое и Новейшее время была только физика в ее различных дисциплинах. Но если различать механику и физику (как это принято, напр., в классификации форм движения по Ф. Энгельсу), то надо признать, что механика и фундаментальная физика (в облике термодинамики) борются в этот период за лидерство в науке. Можно представить их соперничество и как борьбу индивидуализирующих (по-старому, динамических) и коллективистских (по-старому, статистических) описаний внутри физики.

Примечательно, что механика лидировала в периоды вслед за «чисто» научными революциями, а термодинамика – в периоды вслед за революциями, тесно сближающими познание с производственной практикой (Промышленная революция и НТР). Ведь синергетика выросла из химической и «лазерной» термодинамики; в этом смысле роль лидера постнеклассической науки вновь принадлежит термодинамике. Причем в современную эпоху это роль не только фактического (как в эпоху классическую), но также – идейного лидера.

Но в развитии синергетики создана новая, неравновесная термодинамика, которая существенно отличается от классической термодинамики. Последняя, напомним, приводила к выводу, что мир развивается от космоса к хаосу (теория тепловой смерти Вселенной). Согласно синергетике, естественное развитие мира направлено противоположным образом – от хаоса к космосу; тем самым на теории тепловой смерти Вселенной в науке поставлен крест. Под влиянием синергетики переосмыслен сам закон возрастания энтропии, который в свое время привел к выводу о тепловой смерти Вселенной. Оказалось, что за пределами теории идеального газа данный закон имеет противоположные следствия. Еще до распространения идей И. Пригожина к такому выводу пришел отечественный астрофизик И.Л. Генкин. 
Впрочем, распространен и другой подход, при котором самоорганизация рассматривается как антиэнтропийный (по-другому, негэнтропийный) процесс. По мнению его представителей, негэнтропийные процессы в открытых системах не противоречат второму началу термодинамики, т. к. здесь мы имеем дело не с замкнутыми, а с открытыми системами. Развитие в них сложных структур, снижающее энтропию внутри системы, происходит за счет сброса энтропии в среду.

Широкого признания синергетика достигла во второй половине 70-х гг. XX в., – чем и отмечено начало эпохи постнеклассической науки. В 1979 г. была впервые издана книга И. Пригожина и И. Стенгерс «Новый альянс. Метаморфоза науки» (в русском переводе – «Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой», 1986 и далее). По существу, это идейный манифест постнеклассической науки, подобно тому как книга Э. Геккеля «Мировые загадки» была идейным манифестом классической науки.

Философски авторы «Нового альянса» не всегда корректны и последовательны. Но анализ их воззрений позволяет заключить, что особенность нового этапа развития науки они видели в синтезе эволюции и становления. И мы полагаем, что самоорганизацию следует определить именно как эволюцию систем посредством становления в них новых структур. Таким образом, категория самоорганизации, центральное понятие постнеклассической науки, соединяет в себе центральные понятия двух предыдущих этапов, выражающие также тип осваиваемых познанием явлений: понятие эволюции (классическая наука) и понятие становления (наука неклассическая).

 Именно благодаря такому синтезу, необычные эффекты сферы становления, загонявшие неклассическое сознание в мистицизм, здраво объясняются на основе законов самоорганизации. В том числе, синергетика представляет загадочные аксиомы и неожиданные выводы квантовой теории как понятные теоремы физики открытых систем. Само квантование энергии выглядит в ней типичным проявлением процесса самоорганизации, наподобие хрестоматийных ячеек Бенара. Повышенную роль прибора в квантовой области новая физика объясняет как обычное проявление сверхчувствительности всякой системы к воздействию вблизи точки бифуркации, и т. д.  (подробнее см. наш пост «Синергетика и диалектика» от 09.03.2013).

Как понятие самоорганизации объединяет понятия эволюции и становления, так и общий идейный облик постнеклассической науки должен соединить в себе черты предыдущих этапов – классической и неклассической науки. При этом, согласно законам диалектики, на первый план выходят черты классического этапа. Не случайно идея эволюции, центральная в классической науке, стала также центральной идеей науки постнеклассической. Таким образом, постнеклассику в науке следует трактовать как неоклассику, т. е. как обновленную классику. Это contra В.В. Ильин и В.С. Стёпин, которые трактуют ее как неонеклассику, под влиянием все еще неклассической общественной идеологии наших дней. Еще раз подчеркнем: идеология, особенно – политическая, да и внутринаучная, всегда отстает от прогресса науки.

Сама идея эволюции сейчас расширена и углублена до концепции универсального (глобального) эволюционизма, и тоже в основном благодаря синергетике. Ее учение позволило наукам связать процессы эволюции (в собственном смысле этого слова, т. е. как "развертывания") всех сфер бытия инициативными актами самоорганизации, т. е. – процессами становления новых структур. Благодаря этому стали понятны явления коэволюции, которые пронизывают развитие всех структур в силу сущностного единства космоса по его происхождению. В признании коэволюции – рациональное зерно идей номогенеза, на наш взгляд, дополняющих (а не отвергающих) традиционный дарвинизм.

Благодаря этим расширениям, универсальный эволюционизм, в отличие от классического локального эволюционизма, является уже вполне последовательной теорией развития всей природы за счет ее собственных сил. Тем самым в современном естествознании, в отличие от классического, полностью устранены предпосылки креационизма. Но корни его еще остаются в сфере политики, т. к. социальная эволюция до сих пор происходит в основном стихийно. Остаются они и в социально-гуманитарной сфере познания, поскольку здесь еще не завершена рационалистическая революция. Способствует им также линейный характер мировоззренческого мышления большинства индивидов во всех доныне известных обществах.

Но не эти моменты отличают идейный облик постнеклассической науки. Учитывая сказанное, приведем ее общую характеристику по нашей пятичленной схеме:

1. Предпосылка формирования – Научно-техническая революция, начавшаяся в середине XX в.;

2. Тип осваиваемых наукой явлений – самоорганизация, т. е. эволюция систем через становление в них новых структур;

3. Лидер познания – синергетика, в основе которой лежит термодинамика открытых неравновесных систем (или активных сред);

4. Преобладающий тип мышления – диалектический, включая признание локальной и нелокальной (холистической) связи явлений (последнее тоже пояснялось в посте от 09.03.2013);

5. Характерные мировоззренческие идеи – универсальный эволюционизм, принцип необратимости и коэволюция. В перспективе предполагается общий синтез идей классического и неклассического этапов под эгидой первого из них.

ИСТОРИЯ ЗНАНИЯ. 6: НЕКЛАССИКА

На рубеже XIX и ХХ вв. произошла очередная глобальная революция в развитии знаний. В отечественной традиции, восходящей к В.И. Ленину, ее именуют Новейшей революцией в естествознании. Она стала предпосылкой нового, неклассического этапа в развитии науки. Данный этап охватывает первую половину и середину ХХ в., и в основном заканчивается, на наш взгляд, к концу 70-х гг. этого столетия. Но отголоски соответствующих ему идей и воззрений порой сильны и поныне: идеология, повторим, всегда отстает от развития науки, в т. ч. – идеология внутри самой науки.

В ходе Новейшей революции была доказана сложность строения атомов химического элемента, в начале столетия созданы основы квантовой теории света и релятивистской механики, позднее – основы релятивистской теории тяготения и современной космологии. В тот же период появляются микробиология и генетика. С 20-х гг. XX в. разрабатывается теория возникновения жизни путем биохимической эволюции. В те же годы возникла квантовая механика, а с начала 30-х гг. – теория элементарных (субатомных) частиц.

Все эти новые области познания осваивают сферу становления предметной реальности, т. е. – процессы возникновения (формирования) и исчезновения объектов. Причем такое освоение впервые совершается на почве эмпирического естествознания. Поэтому главный итог Новейшей революции в естествознании следует обозначить, на наш взгляд, как обращение естествознания к исследованию сферы становления.

Соответственно должен решаться вопрос о лидере познания. Мы полагаем, слегка расширяя обычное воззрение, что лидерами неклассической науки следует считать релятивистскую и квантовую механику. Таким образом, механика, претендовавшая на роль лидера не только в предклассической, но (без должного права) и в классической науке, дождалась реабилитации, так и не признав лидерства термодинамики. Но – не навсегда.

Осмысляя Новейшую революцию в естествознании, Ленин высказал мнение, что современная ему физика «в муках рождает диалектику». Однако эта надежда не оправдалась, и вряд ли могла оправдаться по законам самой диалектики. В триадической схеме прогресса науки, если принять за тезис линейный метафизический стиль мышления, характерный для физики прошлых столетий, то роль его антитезиса должен сыграть диаметрально (плоско) противоположный линейный же стиль мышления, т. е. стиль релятивистский. К тому же, этот стиль навязывался научной мысли в эту эпоху самим погружением познания в сферу становления (релятивизм как раз растворяет бытие в становлении).

Не следует путать физический релятивизм (теорию относительности, преобразования Лоренца и т.д.) и релятивизм философский – убеждение, что все только относительно, и в мире нет объективной общности и преемственности явлений. Это всего лишь одинаковые слова с разным значением (омонимы). Теория относительности, в ее последовательной интерпретации, имеет диалектический характер, и никоим образом не может быть основанием философского релятивизма. Тем не менее, в духовной атмосфере неклассической науки эти учения порой сближались, хотя без должного права.

В рассматриваемой области релятивизм (философский) предстает как вторая историческая форма механицизма. При этом сохраняется такая существенная черта механической картины мира, как признание принципиальной обратимости всех процессов: ведь равнения квантовой и релятивистской механики столь же линейны и обратимы во времени, как функции классической динамики Ньютона. Между тем, в квантовой области необратимость проявляется, по факту, еще настоятельней, чем в классической термодинамике. Не удивительно, что квантовая механика сама себя не понимала, и все ее разработчики (кроме И. Пригожина – родоначальника следующей эпохи) заявляли о якобы принципиальной недоступности ее разумным интерпретациям. Такая вот, по выражению Д. Гранина, «Неизбежность странного мира».

Вообще для сферы становления характерны объективно неполная определенность предметов и неустойчивость их состояний. Поведение квантовых объектов существенно зависит от разного рода тонких влияний, в т. ч. – от нулевых флуктуаций полей в физическом вакууме и от других воздействий, имеющих нелокальную природу. Поэтому, в частности, траекторию элементарной частицы нельзя точно предсказать исходя из конкретных факторов, включая т. н. скрытые параметры. Обнаруживаемые в опыте свойства такой частицы во многом определяются ее макроскопическим окружением, в т. ч. и выбором применяемого прибора. Хотя его действие не отличается от воздействия любого ставшего предмета на любой становящийся (здесь – квантовый) предмет, это явление дало повод к развитию т. н. приборного идеализма.

Такой идеализм – лишь одна из многообразных форм методологического субъективизма, присущего неклассическому сознанию. Такому сознанию особенно близка идея фикционализма, разработанная прагматистской философией конца XIX в. В частности, космологическая теория Большого взрыва в ее изначальном виде, восходящем к Ж. Леметру, содержит столь явные нелепицы, что терпеть ее можно только при вере в неизбежность странного мира, и трактуя научные обобщения просто как временно удобные фикции (подробнее см. в нашем посте «Космология и здравый смысл» от 14.03.2013). Порой этот фикционализм проявлялся в виде конвенциализма (теории «договорной», условной истины), который придал ему А. Пуанкаре.

При измерении мы всегда обнаруживаем квантовую частицу в некотором определенном состоянии, хотя не можем конкретно предсказать это состояние на основе принципа локальности. Линейному механистическому сознанию такой результат кажется продуктом воздействием нашей или иной воли на познаваемый объект, этот якобы дефицит объективной связи оно восполняет субъективными факторами. Отсюда – странное учение о свободе воли электрона. При попытке сохранить на той же локалистской основе хотя бы видимость объективности, появляется не менее странное учение о множестве миров, в которых якобы (по Х. Эверетту) реализуются различные возможности движения квантовых объектов, а заодно – и различные судьбы одного и того же человека.

Неполная сепарабельность квантовой реальности представляется такому линейному сознанию несовместимой с естественной связью вещей, которую это сознание понимает (по старой традиции физиков) в стиле лапласовского детерминизма, т. е. – только как причинную связь дискретных объектов. Тут прямо на наших глазах плоский метафизический детерминизм опрокидывается в столь же плоский релятивистский индетерминизм. (Призыв к онтологическому индетерминизму впервые публично прозвучал из уст ученых европейцев, видимо, на пятом Сольвеевском конгрессе по физике в 1927 г.)

Релятивизм и сам по себе, напрямую, и через свои частные следствия порождает агностические тенденции. «Механизм требует мистицизма», – утверждал Луи де Бройль. Это положение фактически применимо ко всякому механицизму, релятивистскому и классическому, поскольку он, по самой природе механики, ограничен в понимании мира процессами рутинного функционирования. Не случайно Ньютон тоже был мистиком и верил в божественный первотолчок (за что Кант упрекнул его в философском убожестве). Но «ино дело чванство, а другое – пьянство». Одно дело – ограниченный, плоский, но все же трезвенный детерминизм Ньютона, приводящий к банальной религии, хотя не без ереси. И совсем другое дело – бредовый субъективно-идеалистический, зачастую близкий к солипсизму мистицизм «неклассических» физиков. Не случайно их так привлекают застойные, фантазерские и вечно бесплодные системы восточной мысли.

Такие физические недоумения и умственные недомогания породили откровенное расхождение неклассической физики со здравым смыслом. В этом одна из главных причин того, почему физику и вообще науку данного периода называют неклассической. Корни этих недоумений не были тайной уже для Ленина в 1908 г. Среди них он прямо называл «принцип релятивизма… который с особой силой навязывается физикам в период крутой ломки старых теорий и который – при незнании диалектики – неминуемо ведет к идеализму». Однако Ленин не учел, что развитие методологии науки может пойти не по желаемому им сценарию, и что  сама диалектика, став социалистическим официозом, переживет в своем развитии моменты глубокой ущербности. Напомню: при Сталине из нее изъяли даже закон отрицания отрицания.

В результате, идейная борьба в науке первой половины и середины XX в. была проиграна не только метафизикой, но и диалектикой, а победа релятивизма была отнюдь не случайной. Но не случайна была и победа фашизма над всей западной Европой в конце 30-х и в начале 40-х гг. XX в., т. е. именно в период формирования и расцвета неклассической науки. Однако покорность тогдашней науки и философии скудоумному релятивизму так же мало заслуживает одобрения, как покорность тогдашней Европы – фашисту Гитлеру и его приспешникам.

Официальный социализм в те же годы пытался отстаивать рациональное мировоззрение и классические духовные ценности вообще. Но делал он это на почве выхолощенной якобы-диалектики, и закономерно пришел к политическому краху, что еще больше усилило господство релятивистской идеологии. Однако с последней четверти XX в. естествознание вступило уже в новую фазу эволюции, и начало продуцировать внутри науки иную идеологию. Но прежде чем перейти к рассмотрению этой новой ступени развития, дадим, по принятой нами форме, общую характеристику неклассической науки (приблизительно с середины 20-х до конца 70-х гг. XX столетия):

1. Предпосылка формирования – Новейшая революция в естествознании, происходившая в конце XIX и начале XX вв.;

2. Тип осваиваемых явлений – становление предметной реальности, т. е. ее возникновение или уничтожение;

3. Лидеры познания – релятивистская и квантовая механика;

4. Преобладающий тип мышления – релятивистский, включая онтологический индетерминизм;

5. Характерные мировоззренческие идеи – субъективизм в теории познания, в форме фикционализма и конвенциализма.

ИСТОРИЯ ЗНАНИЯ. 5: КЛАССИКА

В конце XVIII – начале XIX вв. развернулась т. н. Промышленная революция. В ее ходе и после нее все  научные дисциплины устремились, вслед за механикой, к обретению хозяйственной эффективности. Ради этого они активно овладевали законами динамики в своих областях исследования. Но динамика сложных систем не сводится (в отличие от механической динамики) к рутинному функционированию, а включает также качественные преобразования целого, т. е. его эволюцию. Ее изучение и стало главным «трендом» развития наук в рассматриваемую эпоху.

Внутри самой физики познание законов динамики также распространяется, в этот период, за пределы механики. В 1824 г. появилась классическая работа С. Карно по термодинамике, и в ней уже отмечена необратимость, как характерная черта тепловых процессов, в отличие от механических, она же – характерный признак эволюции. Именно на базе термодинамики первоначально сформулирован закон сохранения и превращения энергии, ставший опорой эволюционных воззрений во всех областях естествознания.

В конце XVIII в. химия вступила в период обобщений, и овладела, наконец, законами превращения веществ и их целенаправленного синтеза. Только в это время прекратилась публикация алхимических сочинений. Параллельно шло формирование электродинамики. Но особенно наглядно развивался эволюционный подход в биологии. В 40–60-е гг. XIX в. он закрепился в форме теории происхождения видов путем естественного отбора (т. н. дарвинизм). В целом, главный научный итог Промышленной революции состоит именно в переходе от проблем строения и функционирования объекта к исследованию его эволюции.

Следствием этого является формирование классической науки в точном значении слова. Данное заключение мы делаем на основании двух критериев зрелости науки. Первый из них – развитие в дисциплине ее собственной «динамики», т. е. учения о законах воздействия на предмет. В предыдущую эпоху она была вполне развита только в механике, а ко второй половине XIX в. уже все фундаментальные дисциплины содержали такое учение. Причем дело не ограничивается естественными науками. Признав практику целью познания, критерием истины и материальной основой общественной жизни, марксизм прямо ввел динамику в философию.

Второй критерий зрелости научной дисциплины – выполнимость для нее принципа соответствия Н. Бора. Теории теплорода и флогистона, электрического и магнитного флюидов, которые господствовали в физике и химии XVIII в., были целиком отброшены дальнейшим развитием науки. Но механика Ньютона, термодинамика от С. Карно до Л. Больцмана, электродинамика Фарадея и Максвелла, химия Дальтона и Бутлерова, биология Дарвина, теория множеств Г. Кантора, философские теории эволюции Г. Спенсера, Г. Гегеля и марксизма не отбрасываются, а «вбираются» (по Гегелю, "снимаются") дальнейшим развитием науки.

Однако классическое состояние науки нельзя отождествлять с ее совершенством: это просто впервые достигнутое «взрослое» состояние. А идейный облик классической науки еще весьма противоречив. Эволюционизм есть убеждение в том, что все высшие формы бытия происходят из низших форм путем их естественного развития. Но латинское evolutio означает не развитие вообще, а развертывание, т. е. – развитие за исключением процессов возникновения и исчезновения. Такие «краевые» процессы в философии обозначаются термином становление. Однако естествознание XIX в. его еще не исследовало. Космогония не углублялась дальше представлений о первичной туманности, эмбриология – дальше первичной клетки. Вопросы о происхождении жизни, о возникновении Вселенной и т. д. в науке этого времени еще не ставятся. А пока становление не имеет естественного объяснения, остается повод допускать божественный первотолчок.

Ситуация с лидирующей дисциплиной в классической науке также была противоречива. На наш взгляд, фактическим лидером естествознания в рассматриваемый период является термодинамика. Тем не менее, механика Ньютона еще настойчиво претендовала на роль идейного лидера. Даже дарвинист Э. Геккель уже в конце XIX в. обозначал свое мировоззрение как механистическое, а фаталистическая идея демона Лапласа (фактически восходящая к П. Гольбаху) благополучно прошла через все XIX столетие. Вообще, идеология всегда отстает от развития науки, в т. ч. – идеология внутри самой науки.
Главной причиной этой противоречивости были медленное созревание классической термодинамики и принципиальная ограниченность ее в ее же собственной сфере. Два «начала» термодинамики были сформулированы еще на почве фантастической теории теплорода, а когда появилась молекулярно-кинетическая теория теплоты, современники сначала расценили её как сведение тепловых процессов к механическому движению молекул. Только в конце этой эпохи А. Пуанкаре пришел к выводу, что поведение больших систем «не интегрируется» по сумме движения их элементов.

Но главное то, что классическая термодинамика была теорией идеального газа, т.е., с современной точки зрения, теорией пассивных сред. Отсюда – идея тепловой смерти Вселенной. Уже в те времена против этой идеи выступали многие крупные ученые; справедливо указывая на принципиальное отличие всякой реальной среды от идеального газа; зато за теорию тепловой смерти крепко ухватились и до сих пор держатся динозавры креационизма, всегда сочетавшегося с механицизмом. 
Многие авторы говорят о формировании, во 2-й половине XIX в., "электродинамической картины мира", которая якобы противостояла тогда его механической картине. Однако сама электродинамика сформировалась, хотя бы в общих чертах, лишь к концу 80‑х гг. (только в 1888 г. Г. Герц экспериментально обнаружил электромагнитные волны); вполне же она сложилась только к началу следующего столетия, благодаря электронной теории Х. Лоренца. А Фарадей, Максвелл и Герц в своем общем воззрении оставались полностью на механистических позициях.

В начале XX в. появлялись идеи относительно электромагнитной массы и т.п., но это были промежуточные теоретические конструкции. Затем противоречие между механикой Ньютона и классической электродинамикой разрешилось созданием квантовой теории света и СТО А. Эйнштейна. Тем самым электродинамика в ее принципиальных основах была фактически снята обновленной механикой. Таким образом, электродинамическая картина мира существовала только в умах некоторых физиков и философов, где порой пребывает и поныне.

Сохранение авторитета классической механики в науке XIX в. служит основанием для распространенного мнения, что наука XVII–XVIII вв. и наука XIX в. составляют, якобы, единый исторический этап, объединенный лидерством этой механики. Мы полагаем, однако, что это основание недостаточно для такого вывода. Во-первых, авторитет механики был связан с распространенным заблуждением относительно сводимости термодинамики к механике. Во-вторых, в XIX в. классическая механика пришла в серьезное противоречие с электродинамикой. В-третьих, механицизм противоречил главной идее науки XIX в., т. е. идее эволюции. Наконец, в-четвертых, нельзя характеризовать тип науки по одному только признаку – лидирующей дисциплине, тем более когда вопрос о лидерстве спорен.

Еще Б.М. Кедров в 1979 г. указал на расхождение между метафизическими и диалектическими тенденциям как основное противоречие в естествознании XIX века. Действительно, в этот период диалектический стиль мышления, характерный для эволюционизма, противоречиво сочетался со старым метафизическим стилем, и был вынужден с ним бороться. Не обошлась классическая наука и без агностических тенденций, которые тесно связаны с креационизмом. В 1872 г. Э. Дюбуа-Реймон провозгласил свой знаменитый лозунг Ignoramus et ignorabimus! (лат. "не знаем и не узнаем!"). Он же проповедовал идею божественного первотолчка в развитии Вселенной и заявил (1880) о якобы вечной неразрешимости ряда «мировых загадок».

Все же более адекватным идейным манифестом классической науки является знаменитая книга Эрнста Геккеля «Мировые загадки» (1899). В ней автор утверждал разрешимость «мировых загадок» Дюбуа-Реймона, и от лица науки проповедовал истину, добро и красоту – типичные идеалы прогрессивных эпох в развитии общества. Но все же Геккель, как сын своего времени, ­отрицал познаваемость глубинной сущности вещей, отождествлял научное мировоззрение с механицизмом, и пропагандировал своеобразную «монистическую религию».

Но расцвет агностицизма внутри науки приходится на первую половину XX в., и связан с новыми проблемами познания. А взгляд на мир как на продукт эволюции, при всей его ограниченности, в целом способствовал позитивным представлениям о возможностях познания и преобразования действительности. Отметим также, что в науке XIX в. практически не встречался онтологический индетерминизм, как признание в природе объективно не обоснованных явлений. Он тоже появляется только в последующую эпоху.

Учитывая сказанное, дадим итоговую характеристику классической науки (XIX в., особенно его вторая половина):

1. Предпосылка формирования – Промышленная революция конца XVIII – начала XIX вв.;

2. Тип осваиваемых наукой явлений – эволюция ставших предметов, т. е. их качественное развитие, за исключением периодов становления;

3. Фактический лидер познания – классическая термодинамика (позднее термодинамика существенно прогрессировала). При этом сохраняется видимость лидерства классической механики;

4. Преобладающий тип мышления – диалектический, включая критику одностороннего детерминизма, но при еще неразвитых представлениях о нелокальной связи;

5. Характерные для науки мировоззренческие идеи – эволюционизм, вера в объективность и практическую силу знания, позитивный общественный идеал; но с элементами креационизма и агностицизма.

ИСТОРИЯ ЗНАНИЯ. 4: ПРЕДКЛАССИКА

Восстановление рациональной науки, начавшееся в эпоху Возрождения, завершается в ходе Научной революции XVII века. Даже гелиоцентрическое учение Коперника получило полное обоснование и признание только в этом столетии. Также в XVII в. достигает вершины научная деятельность Г. Галилея. Его фундаментальные достижения общеизвестны, мы не станем перечислять их в очередной раз. В 1600 г. вышла книга У. Гильберта «О магните, магнитных телах и большом магните – Земле», в ней впервые научно рассмотрены магнитные и электрические явления. В 1628 г. появился труд У. Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных». Работы Гарвея положили конец старой галеновской и начало новой, современной медицине. В том же столетии началось развитие научной пневмо- и гидростатики: работы Э. Торричелли и Б. Паскаля. В 1660 г. Р. Бойль опубликовал основной закон состояния идеальных газов. В следующем году вышла книга Бойля «Химик-скептик»: это был важный шаг в переходе от иатрохимии Парацельса к современной научной химии.

Существенно прогрессировала оптика, как практическая, так и теоретическая. В 1608 г. Липпершей получил патент на подзорную трубу, затем Галилей использовал ее как телескоп. Немалый вклад в развитие оптики внесли работы И. Кеплера (плюс к открытию им законов движения планет, что общеизвестно). Около 1621 г. установлен закон преломления света. В 1665 г. Ф. Гримальди открыл дифракцию света, в 1666 г. И. Ньютон открыл его дисперсию. В 1675 г. датский астроном О. Рёмер впервые измерил скорость света в вакууме., чем был разрешен важный спор о конечности или бесконечности скорости света.

В 1690 г. Х. Гюйгенс разработал теоретическую оптику на основе волновых представлений о природе света. Ньютон не принял ее, и сформулировал оптику на основе корпускулярных (эмиссионных) представлений. Правда, он не смог объяснить открытые им же цветные радужные кольца и явление дифракции. В свою очередь, волновая теория того времени не могла объяснить прямолинейного распространения света в пустоте.

Около 1670 г. А. ван Левенгук изготовил мощные (до 300 крат) увеличительные линзы, не искажающие изображение. С их помощью он положил начало изучению простейших организмов. Р. Декарт и П. де Ферма заложили основы аналитической геометрии. Декарт же ввел в физиологию понятия рефлекса и рефлекторной дуги, в механику – принцип инерции, понятия энергии и силы, формулу количества движения. Простейшим видом движения он считал уже не круговое, как напр. Аристотель, а движение по прямой линии.

Позднее Лейбниц и Ньютон независимо друг от друга создали основы дифференциального и интегрального исчисления. Ранее Паскаль создал первую суммирующую машину, а Г.В. Лейбниц в 1671 г. ее существенно усовершенствовал. Его «шаговый вычислитель» уже позволял делить, умножать и вычислять квадратные корни. Лейбниц заложил основы современной геологии, пытался научно истолковать происхождение и развитие Земли. В конце XVII в. он же впервые правильно измерил расстояние от Земли до Солнца.

Также Г. Лейбниц нашел предварительную формулу записи для кинетической энергии (он называл ее «живая сила»). Он же вплотную подошел к закону сохранения энергии и к принципу наименьшего действия (сформулирован и понят в следующем столетии). Х. Гюйгенс создал теорию упругого удара, разработал механическую теорию равномерного вращения, изобрел маятниковые часы (1656; иногда приписывают Г. Галилею или его сыну).

 Вершиной Научной революции XVII в. считается книга И. Ньютона «Математические начала натуральной философии» (1687, в 3 т.). В частности, в ней впервые изложен закон всемирного тяготения, хотя сам автор датировал его открытие 1666-м годом. Возможно, более ранней публикации данного закона помешали сомнения Ньютона, обусловленные нелокальным характером всемирного тяготения. Ведь это противоречило господствовавшему (да во многом и посейчас) в науке одностороннему детерминизму, в т. ч. – философским убеждениям самого Ньютона. Именно этими убеждениями объясняется сильное сопротивление его теории тяготения в тогдашней Европе.

Вообще, физика Ньютона утверждалась в тяжелой борьбе с вихревой физикой Декарта. Но именно достижения ньютоновой механики стали главной предпосылкой к развитию промышленного производства – к его механизации, а в дальнейшем также к машинизации. И только его нелокальная теория тяготения правильно объясняла строение Солнечной системы. А теория вихрей по Декарту не могла ни того, ни другого, и была обречена на забвение. Таким образом, в этой схватке развивающаяся практика победила ограниченную философию, – но, увы, не избавила ее в целом от ограниченного принципа локальности.

Главным итогом Научной революции XVII в. стало формирование науки современного типа. Это такая наука, которая сочетает в себе рациональную теорию с опорой на опыт (в т. ч. – в активной форме эксперимента), и поэтому достигает эффективности в хозяйственном применении. Напомним, что древневосточная наука была односторонне эмпирической, и ее предписания имели рецептурный характер. Античная наука была, наоборот, односторонне спекулятивной, а средневековый оккультизм существенно опирался на опыт, но прибегал к фантастическим теориям.

Выше мы кратко характеризовали знание о мире в первобытную эпоху как донаучное, в период азиатских империй – как преднаучное, в античном обществе – как лишь односторонне научное, в Средние века – как в основном ненаучное. Только начиная с XVII столетия можно говорить о наступлении эры подлинной науки.

В XVIII в. во Франции началась эпоха Просвещения. В культурном отношении это был период распространения и развития знаний, добытых в эпоху Научной революции. В науке в данный период произошло много выдающихся событий, но их значимость уже не так принципиальна, как значимость открытий эпохи Научной революции. Поэтому мы ради краткости опустим здесь эту часть, и рассмотрим только идейный облик науки XVII–XVIII столетий.

Бесспорным лидером науки в это время была механика. Ее ведущая роль признавалась как деятелями естествознания, так и философами от Т. Гоббса до И. Канта включительно. Авторитету механики способствовала ее хозяйственная эффективность; а сама эта эффективность объясняется тем, что механика первой среди естественных наук достигла внутренней зрелости. В частности, в ней уже полностью развилась динамика – раздел науки, изучающий процессы природы со стороны их причин и движущих сил. Именно познание динамики наиболее важно для целенаправленного преобразования предметов в ходе практической деятельности.

В результате, в науке утвердился своеобразный механистический тип мышления. Ему присуще рассматривать мир как совокупность материальных точек и иных неизменных тел, функционирующих и взаимодействующих по неизменным же законам. Именно так всякая механика рассматривает свой предмет, оставаясь как бы внутренне статичной даже в сфере динамики. По известному замечанию Ф. Энгельса, Гоббс и Локк перенесли тот же метод из естествознания в философию; позднее Гегель расценил этот метод как метафизический, в смысле антидиалектики.

Но мы считаем нужным подчеркнуть, что метафизический стиль мышления выступил в естествознании данной эпохи именно в форме механицизма. До этого тот же стиль бытовал в менее специфическом облике, который можно сопоставить с нормами формальной логики. Обычно принимают, что механицизм является частной исторической формой метафизического стиля мышления. Однако внимательный анализ убеждает, что механицизм – более самостоятельный тренд. Он сохраняется также в период господства в (неклассическом, см. ниже) естествознании релятивистского стиля мышления, и там тоже играет роль одной из основ этого стиля. В свое время мы вернемся к данному вопросу.

Механицизм располагает к креационизму. Напомним: это убеждение, что мир сотворен божественной волей. Однако в науке Нового времени креационизм принимает своеобразную форму деизма. В нем божество трактуется только как демиург (создатель). Создав мир и наделив его неизменными законами, оно якобы не вмешивается в бытие мироздания. Другая черта механистического мышления – односторонний детерминизм. Понятие детерминизма трактуется неоднозначно, поэтому мы должны сделать пояснения.

Детерминизм вообще есть убеждение в том, что все явления могут находиться между собой в причинно-следственной (каузальной) связи, и без такого признания нет рациональной науки. Односторонний детерминизм отличается тем, что детерминация возводится в принцип детерминизма. То есть, не признается других объективных связей, кроме конкретного причинения во взаимодействии обособленных тел и явлений, именно как таковых. В современных физических терминах, односторонний (иногда говорят – лапласовский) детерминизм, или – принцип детерминизма, означает, что в мире есть якобы только локальные связи между предметами, явлениями и событиями, но нет связей нелокальных.

В естествознании данной эпохи такой односторонний детерминизм безраздельно господствовал, но в философии находим и примеры крайнего индетерминизма: одна крайность пытается восполнить другую. В начале XVIII в. Г. Лейбниц выразил эту идею в своем учении о мире как совокупности «монад» – замкнутых сущностей, которые не могут физически взаимодействовать, т. к. не имеют к этому основания в виде какой-либо общей природы. Их поведение взаимно согласуется, по теории Лейбница, только предустановленной божеством гармонией всех вещей.

Точно так же познавательный оптимизм, порой чрезмерный (идея Лейбница о нашем мире как наилучшем из возможных, где все делается якобы к лучшему), сочетался в эту эпоху со скептицизмом. Последний отражал явную ограниченность механистической парадигмы, неспособность ее к познанию сложных явлений (Б. Паскаль, П. Бейль, Э. Сведенборг, Д. Юм, И. Кант и др.) Тогда же и по той же причине зародился витализм (Г. Шталь и др.), ибо механика ничего не может сказать о сути бытия живой материи

Детерминистское естествознание с крайней неприязнью относится к оккультизму, учение которого основано на признании тайных непричинных соответствий между явлениями. Но ввиду объяснительной слабости механицизма, влияние оккультизма в рассматриваемый период оставалось еще очень сильным. XVII и XVIII вв. – эпоха наибольшего расцвета алхимии, на которую, в условиях буржуазного всевластия золота, резко повысился спрос. Именно в XVII в. возникли светские оккультные общества (розенкрейцеры и др.), в XVIII в. им наследовали масоны. Ньютон тоже увлекался алхимией и, видимо, принадлежал к обществу розенкрейцеров. В просвещенном Париже верхушка общества была сплошь охвачена мистическими увлечениями.

Теперь мы можем перейти к общей характеристике данного этапа.

Науку этого периода часто причисляют, вместе с наукой XIX в., к единому классическому этапу в развитии познания. Но приведенные факты, даже до знакомства с обликом науки XIX в., заставляют усомниться в таком решении. Ведь действительно классического, зрелого вида достигает в данный период лишь одна из фундаментальных научных дисциплин, и притом наиболее простая – механика. Причем, почти до конца этого периода научная механика Ньютона еще борется за признание с полуфантастической вихревой механикой Декарта.

В других сферах естествознания зачастую еще не были преодолены фантастические представления о сущности явлений, напр. – в учениях о теплоте, электричестве, о природе света. Не случайно соответствующие знания тогда еще не находили развитого хозяйственного применения. Кроме того, XIX в. отделялся от предыдущей эпохи еще одной глобальной революцией в развитии знания, которая выступает как сторона Промышленной революции. В ходе ее произошла, на наш взгляд, смена фактического лидера естествознания (см. дальнейшие посты).

Поэтому науку XVII–XVIII вв. правильней называть, по нашему мнению, не классической, а предклассической (хотя уже подлинно научной) Мы еще вернемся к обсуждению иного мнения. А сейчас предлагаем, по принятому нами образцу, итоговую сводку характерных черт предклассической науки (XVII–XVIII вв.):

1. Предпосылка формирования – Научная революция XVII в.;

2. Тип осваиваемых явлений – функционирование и взаимодействие неизменных объектов по неизменным законам;

3. Лидер познания – классическая механика Галилея и Ньютона;

4. Преобладающий тип мышления – метафизический в форме механицизма, включая односторонний детерминизм;

5. Характерные мировоззренческие идеи – креационизм в форме деизма, скептические тенденции на фоне поверхностного оптимизма.