СВОБОДА ЧЕЛОВЕКА, ИНДИВИДА И ЛИЧНОСТИ

Свобода как таковая присуща только человеку, но имеет природную предпосылку. Это – способность к самоопределению (самодетерминации), в той или иной степени свойственная всякому живому существу. Живой организм потому и называется существом, что внутри себя имеет сущность, самостоятельно определяющую ряд его проявлений.

Самоопределение может иметь два противоположных «вектора»: 1)самоутверждение, т. е. отстаивание своей внутренней определенности, как она есть в настоящий момент; и 2) самоотрицание, т. е. направленное изменение своей наличной определенности, напр. – с целью освоения новых обстоятельств жизни. Самоутверждение лежит в основе свободы действия, а самоотрицание – в основе свободы воли, т. е. – способности управлять своими стремлениями.

Самоутверждение присуще и животным. Но их внутренняя сущность навязана им природой и неизменна. Имея только одну сигнальную систему, они не могут приобрести таких (новых) стремлений, которые не сформированы природой и стихийными обстоятельствами. Поэтому им доступна только свобода действия, а свобода воли на этом уровне недостижима.

Представители натуралистической концепции считают (напомним), что человек – всего лишь вид животных. Поэтому и для него свобода действия есть, по их мнению, единственная реальная свобода. Отсюда они выводят, что свобода противостоит не необходимости в целом, а только внешнему принуждению, которое может подавлять наши внутренне необходимые стремления. Кратко такие представления выражаются формулой «свобода есть внутренняя необходимость». К ней присоединялись Гоббс, Спиноза, Гольбах, Шеллинг, Фейербах и другие типично буржуазные мыслители, включая наших современников. На данном основании многие западные философы противопоставляют свободу культуре, т. к. культурное поведение зачастую требует подавления непосредственных устремлений животной природы человека.

С этими установками связано также характерное для буржуазной мысли требование раскрепостить биологические устремления индивидов и уважать их иррациональные волевые импульсы. Обязательно иррациональные, т. к. эта концепция не признаёт свободу именно разумной воли (телесное похотение тоже называют волей). Не случайно наркомания, алкоголизм и т.п. трактуются в современной западной идеологии не как следствия душевной распущенности, а как якобы физические заболевания организма или его природные аномалии.

Также не случайно эта идеология одобряет поверхностный эпатаж (пирсинг, татуировка, необычная одежда, странные прически и т. п.) и сексуальные извращения. Особенно – последние, т.к. в таких извращениях наиболее ярко выражается иррациональный каприз природно-биологического характера. Следовательно, с точки зрения натуралистической концепции, именно сексуальные извращения являются высшим выражением свободы индивида. К тому же, это эффективный способ «выпустить пар» из подавленного илотского сознания. Поэтому никто из буржуазных политиков не смеет возражать против пропаганды сексуальных уродств, отравляющей общество и калечащей молодежь.

Вульгарный социологизм, наоборот, признаёт свободу воли, но без свободы действия: только как право выбирать нечто из наличных возможностей, без их существенного преобразования. В Средние века, при господстве вассальных отношений, само понятие свободы сводилось к свободе выбора (liberum arbitrium, буквально – свобода решения). Свободным считался не тот, кто не имеет господина (в феодальном обществе каждый был чьим-то слугой, вассалом), а тот, кто может на известных условиях и в установленные сроки выбирать себе господина, т. е. – не является закрепощенным.

Христианская религия сложилась как типичная форма средневековой идеологии. Она тоже признаёт за человеком свободу воли, якобы дарованную нам божеством, чтобы мы могли самоопределяться в вопросах веры. Но единственным правильным выбором при этом считается добровольное самоотрицание человеческой воли в пользу божественного предопределения. Развернутое изложение такой трактовки свободы можно найти, напр., в XII в. у Бернара Клервоского, а в XX в. – у Н.А. Бердяева.

Своеобразную концепцию свободы, промежуточную между феодальной и буржуазной, сформулировал в XVIII в. Иммануил Кант. Он признаёт за человеком автономию (греч. самозаконодательство) духа; но эта автономия, согласно Канту, скрыта в мире «вещей-в-себе». В мире «вещей-для-нас» ее проявления не наблюдаются, и все реальные действия человека можно якобы объяснить через их внешние причины. Фактически Кант считает иллюзией и свободу воли, и свободу действия. Но на этой иллюзии, по его мнению, построена вся система общественных ценностей, включающая ответственность индивидов. Гибко, хотя и неубедительно!

 Вульгарно-социологическая трактовка свободы наиболее ярко представлена в русском марксизме. Именно первый отечественный марксист Г.В. Плеханов в 1895 г. определил свободу как сознанную необходимость. По его мнению, человек может найти удовлетворение своих стремлений только в рамках исторической необходимости, которую он должен понять, принять и осуществлять, иначе окажется неуспешным. В советские времена эту формулу дополняли цитатой из Ленина: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества».

Формула Плеханова получила широкое распространение. Ее приписывали порой даже Христу, а также Б. Спинозе, Г. Гегелю, Ф. Энгельсу. Но собственно такой формулировки в их учениях не встречается. Гегель и согласно цитирующий его Энгельс говорят только о свободе как «понимании необходимости» (нем. Einsicht in die Notwendigkeit). При этом имеется в виду глубинное сущностное познание законов реальности, которое становится основанием для практического преодоления наличной необходимости. Даже в советские времена многие отечественные философы, и видные, напр. акад. Т.И. Ойзерман, и рядовые, как автор этих строк, отмечали научную несостоятельность плехановской «формулы свободы».

Особо заметим, что как типичное буржуазное, так и типичное социалистическое определения свободы сводят ее к виду необходимости. Только в первом случае источником необходимости выступает биологическая природа индивида, а во втором – стихийное развитие социума. Полноценная свобода не признаётся ни в том, ни в другом случае. Это не случайно, потому что в любом индустриальном обществе практически нет экономически независимых граждан, следовательно, нет действительно свободных людей.

С культуротворческой точки зрения, свобода противостоит не только принуждению или невежеству, – она противостоит необходимости вообще. Имея две сигнальные системы, человек способен контролировать свои стремления в форме сознательного целеполагания. В этом – исток свободы его воли. Правда, отдельные акты такого самоконтроля сами по себе не много значат, т. к. основная масса стремлений человека определяется обстоятельствами его жизни. Только преобразуя эти обстоятельства подконтрольными разуму поступками, мы «опредмечиваем» свободу нашей воли, и контролируем воздействие обстоятельств на нас.

Таким образом, с данной точки зрения, рост реальной свободы человека пропорционален росту культуры. «Первые выделявшиеся из животного царства люди были во всем основном так же несвободны, как сами животные, но каждый шаг вперед по пути развития культуры был шагом к свободе», – писал Ф. Энгельс в книге «Анти-Дюринг» (1877). Там же Энгельс дал развернутое диалектическое определение свободы: «Свобода есть основанное на познании необходимостей природы господство над нами самими и над внешней природой...» и «жизнь в гармонии с законами природы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 116–117).

Это определение требует анализа. Его центральный момент – господство человека над условиями своей жизни, т. е. – форма самоутверждения. Но присутствует и самоотрицание, хотя в служебной функции. Оно выражается в этой формулировке Энгельса и как господство над собственной природой, и как опора на объективное познание (что заставляет нас отказаться от субъективных предвзятых мнений). – Таким образом, определение свободы по Энгельсу фиксирует диалектическое единство противоположностей.

Подчеркнем, что это определение требует (напр., в отличие от воззрений М. Хайдеггера) гармонии с законами природы, а не с природной средой в ее конкретной данности. На основе одного общего закона можно выбирать противоположные действия: используя закон тяжести, мы ныряем в воду, используя его же другим способом – плаваем на стальных кораблях и поднимаемся в воздух на аэростате. Следовательно, требование учитывать законы не накладывает принципиальных ограничений на наши главные устремления, хотя допускает ограничение нерациональных капризов.

По нашему мнению, Ф. Энгельс дал в принципе верное научное определение родовой свободы человека, т. е. нашей свободы по отношению к природе. Однако в марксистской традиции, которую  представлял Энгельс, свобода индивида и личности либо вообще не рассматривается, либо ограничивается плехановской «сознанной необходимостью». Между тем, культуротворческое понимание родовой свободы задает иной уровень трактовки социальной свободы. По его смыслу, для разумного господства над условиями своей жизни человеку, – как существу, преобразующему мир, – требуются искусственные средства воздействия на действительность.

Следовательно, первое условие социальной свободы индивида заключается во владении индивидуальной производительной собственностью. Не во всех обществах такое владение реально существует, и даже не всегда оно допускается законом. В частности, не допускалось при социализме, в силу чего социалистическая идеология не могла сделать последовательных выводов из понятия родовой свободы по Энгельсу. Да и в целом, в современном обществе, построенном на наемном труде, уровень реальной хозяйственной свободы индивидов весьма низок.

В бытии человека как (творческой) личности значимы не только и даже не столько экономические, сколько социальные условия нашей жизни. Свобода личности немыслима без права каждого человека безопасно выражать свое мнение по любому вопросу и вообще заниматься любой деятельностью, не наносящей прямого ущерба существенным интересам других индивидов. Это требует юридических гарантий и терпимости общества к инакомыслию. Выразительным примером обратного положения вещей был публичный судебный процесс в СССР (в конце 60-х гг. XX в.) по обвинению И. Бродского, будущего знаменитого поэта, в тунеядстве на том основании, что он нигде не служил и «только писал стишки».

В этой связи непростой оказывается диалектика свободы и ответственности. С одной стороны, общество может предоставить индивиду больше свободы только при повышении уровня его ответственности за использование своих прав, а чрезмерный либерализм может оказаться общественно опасным. С другой стороны, разрушение старого является неизбежной частью творения нового, более совершенного мира. Поэтому чрезмерная ответственность, когда она возлагается на творческую личность, вредна для перспектив общества. В идеале, эта ответственность должна ограничиваться сферой уголовного преступления; но границы этой сферы не всегда удаётся точно определить.

Общество в целом можно считать свободным, когда оно состоит из действительно свободных, т. е. экономически независимых индивидов, и при этом располагает собственными средствами решения социальных проблем, «само себя содержит». В таких условиях государство контролируется обществом, а не господствует над ним, и при этом общество не попадает в зависимость от отдельных лиц или классов. Примеры такого общественного устройства дают нам классический античный полис и средневековая коммуна. Вероятно, в той или иной форме оно повторится в будущем; но еще рано предсказывать, когда и как именно.