ТИПЫ РАЦИОНАЛЬНОСТИ ПРОТИВ НАУКИ

Недавно я опубликовал в научных изданиях один материал, который здесь кратко излагаю. 

В отечественной литературе популярна периодизация развития науки, разработанная В.С. Стёпиным (в его публикациях с 1989 по 2012 гг.). Она строится на выделении трех т. н. типов научной рациональности – классическом, неклассическом и постнеклассическом. У Стёпина они различаются, якобы, нарастающей степенью влияния в науке субъективных факторов. 
Само выражение «тип рациональности» ввел в оборот известный "постмодернист" М. Фуко, а типы научной рациональности под другими названиями рассматривали в 60–70-е гг. XX в. представители т. н. исторической школы методологии науки. По заключению П.П. Гайденко (2003), данное учение «привело к установлению плюрализма исторически сменяющих друг друга форм рациональности. Вместо одного разума возникло много типов рациональности. Тем самым была поставлена под вопрос всеобщность и необходимость научного знания. Скептицизм и релятивизм, столь характерные для историцизма в философии, распространились теперь и на естествознание».

Стёпин не отрицает своей связи с этой школой, но, как советский философ, не мог позволить себе полной откровенности в данном вопросе. На словах он признаёт объективный характер научной истины при всех типах рациональности. Как же такое признание совмещается у него с утверждением нарастающей роли субъективных факторов?.. 
Насколько мы поняли, это делается путем привязки влияния таких факторов не прямо к понятиям знания либо истины, а к понятию «истинного объяснения». В частности, автор писал (2000, 2012): «Объективно истинное объяснение и описание применительно к “человекоразмерным” объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений. Возникает необходимость экспликации связей фундаментальных внутринаучных ценностей (поиск истины, рост знаний) с вненаучными ценностями общесоциального характера».

Непонятно, как можно включить аксиологические факторы в состав объясняющих положений, напр., запрет на клонирование человека – в состав научных предпосылок возможности такого клонирования и правил его успешной реализации. А требование экспликации (уточнения, пояснения) чего-то с чем-то даже грамматически нелепо. Ошибка тут у Стёпина или лукавство – результаты одинаково одиозны. Например, учение Дж. Бруно о множестве миров явно не соответствовало принятым тогда «вненаучным ценностям общесоциального характера»; зато эти ценности плотно входили «в состав объясняющих положений» геоцентрической теории мироздания. Получается, что Бруно мыслил еще узко классически, зато его палачи уже тогда мыслили постнеклассически широко. Таких пугающих примеров можно подобрать немало.

Стёпин и его многочисленные отечественные последователи вряд ли сознают, и даже вряд ли могут осознать обскурантистский характер своих воззрений. Ведь такие взгляды соответствуют российскому традиционно консервативному, "тормозному" менталитету, и в русле его считаются даже возвышенными. Так, недавно (конец 2012 г.) П.Д. Тищенко писал, ничтоже сумняшеся: «Грубо говоря, мы должны выступить “тормозом” развития науки, чтобы она остановилась и задумалась – что она может знать, должна делать и на что мы все можем надеяться». А сам Стёпин с умилением апеллирует к древнекитайским категориям дао (рутина) и у-вэй (принцип недеяния), выражающим квинтэссенцию обскурантизма..

Свои типы научной рациональности Стёпин ставит в соответствие с уровнями сложности объектов, осваиваемых познанием. В частности, полагает он, «Стратегию развития современной (постнеклассической) науки определяет освоение сложных, саморазвивающихся систем» (2012 и ранее). Но разве эволюционизм классической науки XIX в. не был именно изучением сложных саморазвивающихся систем?.. Но тогда идеи П. Лапласа и Ч. Дарвина, эволюционизм Г. Спенсера, диалектику Гегеля и марксизма пришлось бы отнести к постнеклассическому типу рациональности. 

Разумеется, и современная наука не уклоняется от изучения структурной сложности и саморазвития, но не в этом ее особенность. Синергетика, лидер постнеклассического естествознания, имеет своим предметом не просто сложные системы, а системы со сложным, как бы рефлексирующим  поведением, порой даже очень простые по структуре; и не просто саморазвитие, а спонтанную самоорганизацию открытых неравновесных систем и т.н. активных сред. Наш главный методолог и главный философский администратор, бывший и директором Института естествознания и техники, и директором Института философии АН СССР (затем РАН), в этом просто не разобрался. Видимо, в этом ему помешало то самое желание приспособиться к господствующим гниловатым воззрениям, которое помогло ему же в научно-административной карьере. 

В концепции Стёпина выделение этапов развития науки заведомо ограничивается периодом Нового и Новейшего исторического времени. Причем критерий выделения у него один – смена «типа рациональности»; всё остальное под это насильственно подстраивается. Так, Стёпин признает «вторую глобальную революцию» в познании в конце XVIII и в первой половине XIX вв. (сторона Промышленной революции). Но при этом не усматривает в ней смены типа рациональности, а значит – не признаёт учреждения ею качественно новой эпохи в развитии науки. В результате, на четыре глобальных революции в познании, начиная с XVII в., у нашего Стёпина образуется не четыре, а только три качественно различных этапа развития науки.

Между тем, хорошо известно, что как раз в начале XIX в. наука переходит от механистической идеологии к эволюционизму. Но Стёпин пытается дезавуировать этот факт и доказать, что такой переход якобы не касался физики. Но он не замечает роли термодинамики, как фактического лидера тогдашней физики и всего классического естествознания. Видимо, пережитки механицизма, свойственные данной эпохе, "отводят" ему глаза. Мы выделяем предклассический этап развития науки, который охватывает XVII–XVIII вв., т.е. до Промышленной революции Лишь тогда механика Ньютона господствовала в науке как ее истинный лидер, а не как идейный пережиток.

При этом мы придерживаемся классической научной методологии, – но не в смысле классического типа рациональности по Стёпину, а как она сформировалась еще во времена Аристотеля, определившего истину через соответствие знания предмету. Мы убеждены, что ученый во все времена должен, по мере сил, не допускать «включения аксиологических факторов в состав объясняющих положений» своей научной концепции. Только так могут нормально развиваться и наука, и общество в целом.

С данной позиции, автор этих строк разработал свой подход к выделению этапов исторического развития знания науки. Здесь не место его целиком излагать ( подробнее см., напр.: Эволюция знаний: ступени истории // Общество: философия, история, культура. – 2013. – № 2. – С. 11–18.). Отметим только, что стержневую роль в нем играет понятие «тип явлений, осваиваемых познанием на данной ступени развития». Перечень таких «прицелов познания» у нас включает:

1) познание свойств предметов, их состава, строения и отношений; 2) изучение рутинного функционирования предметов; 3) познание эволюции в данной предметной области, в собственном значении слова evolution. Имеется в виду развертывание потенций (уже) ставшего предмета, исключая моменты становления; 4) исследование самого становления, здесь означающего любой переход между бытием и небытием. Формально в данный перечень можно добавить познание самоорганизации и познание развития в целом. Но мы не стали выделять эти пункты изначально, поскольку в развитии знания они естественным образом складываются из других пунктов.

Более полная критика и более полное изложение своих воззрений, наверное, были бы убедительней, но – всему свое место.